Прием в Союзе писателей Дании.
Председатель в отсутствии. Принимал заместитель – прозаик Иоргенсен. Очень приятный, доброжелательный. Прочитал мою книгу – «Другую жизнь», много говорил о ней. Искренне понравилась! «Читал как будто датскую книгу... Начал без энтузиазма, но потом не мог оторваться».
Рассказывал, что весной в Италии будет съезд литераторов Европы – не союз, а свободное объединение «без руководства».
На приеме-ланче присутствовали еще три писателя, мой издатель Лангкьер и Кьель Бьернагер, русист, автор книги «Портрет десятилетия».
Е. Л. – скрытый русский, скрытый еврей, какая-то бабка согрешила с царем Александром II, и наконец: «А вы не замечаете у меня в глазах что-то романовское?»
И – смотрит странно...
Перелет в США тяжел. В самолете я не спал, читал Эткинда.[242] Восемь часов. Прилетел в аэропорт Кеннеди. Шел в толпе одним из последних, так как сидел на заднем ряду. Человек в шляпе, с красным шкиперским лицом – именно такими изображают работников ФБР, – представитель Госдепа, громко, бесперебойно восклицал, стоя у прохода:
– Jury Trifonov! Jury Trifonov!
Я издали поднял руку. Он обрадованно подскочил ко мне.
Представился. Затем он стремительно потащил меня в обход всех очередей и застав, лишь показывая свою книжечку... Он посадил меня на самолет компании TWA, через час отлетавший в Канзас-Сити.
Фима спасал меня. Его книгу в 500 страниц я мусолил весь день. Через час пятьдесят минут – уже темным вечером – спустились на землю. Огни, все встают... Голос по радио что-то говорит, и я различаю слова «Чикаго... Чикаго...» Ужас: а вдруг перепутал представитель Госдепа или я?
Оказывается, все в порядке: Чикаго – промежуточная станция. Стоим час. Я вышел на аэровокзал, погулял в толпе, посмотрел телевизор. Через час полетели дальше и еще через час с половиной сели в К. С.[243]
Джерри[244] встречает меня в толпе. Я еле волочу ноги, но бодрюсь. Эткинда дочитал. Спасибо ему. В К. С. – духота. Жаркий вечер. Днем было 25, сейчас около 20 градусов. Джерри усаживает меня в кафе, разговариваем, смеемся... Я чувствую: отхожу... И еще чувствую, что уже скучаю. Пью джус... Идем за чемоданом, садимся в машину.
11 ноября. Лоренс
Завтра улетаю в Лос-Анджелес. Вчера была последняя, седьмая лекция: рассказывал о себе, отвечал на вопросы. Конец был приятный, благодарили, аплодировали. Иногда из Лоренса выезжал в соседние города, в столицу штата – Тапико и в Канзас-Сити. Поражает безлюдье городов. На улицах одни машины. Громадные американские машины.
Поздним вечером Канзас-Сити – вымерший город. Сияют рекламы. Пустые улицы. На злачной 12-й авеню тоже мало людей, какие-то подозрительные парни, белые, черные... Открыты двери баров, борделей, ночных секс-кинотеатров. В абсолютно пустом книжном магазине хозяин, старый еврей, сидит, ярко освещенный. Возле порножурналов зевают одинокие ночные бродяги, листают, смотрят, ничего не покупают... Тоска жить в таком городе. Главное – он как пустыня. Может быть, обманчивое представление?
Г. В. – библиотекарь на отделении славистики.
В. Л. – ее отец. Старик 86 лет, бывший артиллерист, капитан Деникинской армии.
Без конца рассказывает, вспоминает. Два вечера был у них дома – он два вечера, не умолкая, по три часа рассказывал: о первой мировой, о Дальнем Востоке, о гражданской, о Галлиполи, Югославии...
Маленький, улыбающийся, с остановившимся дружелюбным, исстрадавшимся взором. Говорит по-русски очень хорошо, без всякого акцента. Почти не слышит. О себе говорит так: «Теперь, когда я в пожилом возрасте...», «Теперь, когда я уже немолод...» Ему 86.
Он изучает английский язык. То есть – хочет жить!
«Когда я уходил на пароходе в Турцию, я знал, что больше Россию не увижу...»
«Да разве они могли победить? (о белых) Я сразу понял: нет! Самое главное они не сделали: не дали земли крестьянину... Если бы сразу разделили землю, не было бы революции... И потом – грабежи, насилия...»
«Еще одна, военная причина: Деникин должен был объявить мобилизацию!»
В. Л. служил в сибирских войсках. Они прибыли на защиту Варшавы.
Как всегда, Ю. В. интересны старики. Они – хранители памяти.
17 ноября
Пять дней уже в Калифорнии.
Здесь жарко. Пальмы. Океан. Вдоль побережья – сплошной город. Испанские названия: Лагойя, Сан- Клименте, Сан-Диего...
Меня встретила на аэродроме госпожа Helen Weil, по происхождению русская. Она руководитель славянской (русской) кафедры университета Ирвайн (университет Калифорнии).
На другой день – в Сан-Клименте у Гали.[245] Разговоры с Helen, Галей и Леней М. об эмиграции, русских, евреях... Поселки растут как грибы. Все дома – замечательно удобные и красивые. В каждой семье по 2–3 машины. Это необходимость.
14-го ездили с Еленой в Сан-Диего. Это вблизи мексиканской границы. Красивейшие города по дороге – Лагойя, старые испанские здания...
В Сан-Диего океанариум с дрессированными дельфинами и замечательный зоопарк. Американцы – как дети. Любознательные, веселые, всему удивляются...
Вчера самолетом полетели в Лас-Вегас вместе с мужем Елены – паркетчиком Биллом. Красивое животное. На несколько лет моложе Елены. И – чета Гаррисонов. Милейшие люди! Он – потомок англичан, богач, фермер, промышленник, 70 лет. Она – еврейка, психолог, философ, веселая хохотушка. Множество детей и внуков.
Самолетом в Лас-Вегас – 40 минут. Уже в аэропорту – автоматы для игры, однорукие бандиты.
Туннель для пассажиров обит велюровой красной материей – сразу возникает томное возбуждение – кровь, игра, любовь...
Гостиница «Жокей-клуб». При въезде полиция спрашивает удостоверение клуба. Гаррисон показывает. Шикарные номера-квартиры. Из окна – вид на вечерний Лас-Вегас, переливающийся огнями.
(Когда подлетали – из черноты пустыни вдруг возник слиток сияющего золота. Это – пустыня. Другой штат, Невада.)
Сразу играть, потом поехали ужинать в казино-ресторан «Сахара». Ресторан – один из лучших в мире. Но интересно другое.
Набивая цену компании, Елена представила меня как известного русского писателя – «один из двух лучших русских писателей». Метрдотель и официанты, похожие на достопочтенных джентльменов, здоровались со мной почтительно за руку, но и себя подавали с достоинством.
Один официант, узнав, что я русский, подошел и рассказал историю: он норвежец и в годы войны наблюдал, как немцы издевались над русскими военнопленными.
Рассказывал долго, и все сидевшие вокруг стола во главе с миллионером терпеливо и любезно слушали.
Билл заказал французский салат и попросил официанта, чтобы он приготовил его при нас. Тот принялся за дело с превеликим удовольствием. С любовью.
Билл – паркетчик. Так же, с любовью, показывал мне в мастерской, как он делает паркет. Здесь нет мелких, непрестижных профессий.
Официант и паркетчик не менее значительны, чем писатель. Мера всему – деньги. Гаррисон сказал: «Все это мидлкласс».[246]
В 12 часов началось шоу «Аллилуйя, Голливуд!» в громадном казино MGM (Метро Голдвин-Мейер). Знаменитый лев был показан: его прикатили на площадке. Он старик, зевал...
Шоу поражает богатством, красками, многолюдьем. Юмора и интереса немного. Для мидлкласса. В громадном зале, устроенном горкой, сидели за столиками, наверное, 1000 человек. Слон, голые девки...
