насилия, жестокости, крови, беззакония, расправ поднята на высоту взгляда непредвзятого, хмурого, но трезвого, способного все понять и ничего не простить.
До тебя никому еще не удавалось так посмотреть на гражданскую войну и на все наше прошлое. Можешь уверенно себе сказать: «Ай-да Юра, ай-да сукин сын!»
Обнимаем и благодарим тебя от всей души – даже если и не подаришь двухтомник.
Любящие тебя Таня Бачелис
Костя Рудницкий
21.4.1978 г.
Дорогой Юрий Валентинович!
Хочу выразить Вам мое читательское спасибо за тот мир чувств и ума, который Вы доставили мне своим «Стариком».
Прекрасный роман, как и все Ваши прежние вещи, а может быть, и еще лучше прежних. Дай Вам Бог!
Обнимаю Вас и очень желаю быть здоровым и счастливым.
Ваш Василь Быков. 28 июня 78 г.
Дорогой Юра!
Сегодня, листая случайно небезызвестный тебе 2-томник «Герои Октября», зацепился глазами за братьев Трифоновых и снова порадовался твоей удивительной, твоей неповторимой родословной.
Выше голову, Юрка! Плюй на всю эту нынешнюю кодлу с высокой колокольни своей родословной. А впрочем, ты сам маршал! У тебя и собственной славы предостаточно.
Я очень доволен нашей последней встречей. Как-то очень душевно и сердечно все было. И еще раз хочу сказать: понравилась твоя Оля. На нее, по-моему, можно положиться, а это ой как важно, парень!
Недавно послал тебе свою книжку, а сейчас, не без влияния «Героев», появилось желание поздравить тебя с Новым Годом.
Счастья тебе большого и новых книг на радость нам, читателям твоим, во славу отечественной словесности!
Самые сердечные новогодние приветы Оле.
Обнимаю Ф. Абрамов
27. 12. 1978 г.
Наша жизнь стянулась в узел, развязать который ни у кого из нас четверых не хватало мужества. Так и тянулось: то жалость, то невыносимость, то отчаяние. Вот от отчаяния мы с Юрой и уехали в Апшуциемс. Я боялась, что деревенский быт будет раздражать его, но он с таким энтузиазмом качал воду в колонке, ходил в маленькую лавочку возле шоссе, подметал двор, что даже строптивый пес хозяев по имени Динго проникся к новому постояльцу симпатией. Часто Юра брал Динго с собой, и они уходили в далекие прогулки по берегу залива.
Динго торжественно выступал рядом, неся в зубах купальное полотенце. В этом свой смысл: Динго был очень драчливой собакой и, только находясь при исполнении, не задевал мелькающих там и сям собратьев.
Утром Юра просыпался часов в шесть и уходил работать в большую комнату – «под пальму» (там стояла довольно большая и развесистая пальма в кадке). Начал писать «Время и место».
Незадолго до нашего отъезда Юра показал мне старенькую, потрепанную книжку дореволюционного года издания. Книжка называлась «Нескучный сад», и принес ее Женя Рейн. Ю. В. был почитателем Рейна, в его архиве хранится несколько машинописных копий стихов, в те времена совсем не пригодных для печати. Так вот, оказывается, Женя взял из библиотеки Ю. В. что-то почитать и потерял. Взамен принес купленную у букинистов книжку об истории Нескучного сада. А еще раньше немецкий журнал попросил Ю. В. сделать подписи под фотографиями из жизни Парка Горького.
Юра поехал в Центральный парк, чтобы увидеть, вспомнить, и окунулся в прошлое. Ведь когда-то он жил через дорогу от Нескучного сада, примыкающего к парку. Туда, на Калужскую улицу в дом 27, выселили его с сестрой и бабушкой из дома правительства после ареста родителей.
Подписи к фотографиям для журнала «GEO»
Это место любимо москвичами. Оно было любимо ими всегда, со времен Ивана Грозного и Бориса Годунова, когда здесь на берегу Москвы, поросшем лиственным лесом, стояли дворцы и барские усадьбы. В восемнадцатом веке императрица Елизавета Петровна устроила здесь так называемую «регулярную рощу» – сюда выезжали для прогулок богатые московские вельможи. В начале девятнадцатого века купец Ноев, купив эту землю у графа Мамонова, создал здесь городской парк. Теперь сюда приезжала гулять публика попроще. После революции на этом берегу была организована Первая Всесоюзная выставка – из нее-то и выросло то, что теперь называется Парком культуры и отдыха имени Горького...
Попросту – Парк Горького. К Горькому отношения не имеет. Но это неважно: имена и названия живут собственной жизнью. Мы привыкли: Парк Горького – это нечто юное, праздничное, зеленое, усыпанное золотой листвой, снежное, ледяное, грустное, исчезнувшее навсегда...
Я приходил сюда мальчиком. Я проводил тут целые дни и вечера. Шлялся по этим аллеям, когда не хотел идти в школу, – она находилась напротив входа в Парк. Иногда приходил сюда взрослым. Потом перестал сюда приходить.
Парк Горького – это то, что неизбежно вливается в твою жизнь, а потом исчезает. Но иногда – напоследок, внезапно и горестно возникает вновь...
Как у этих старых людей, которые приходят в Парк каждый год 9-го мая, – это ветераны войны. Они ищут соратников, вспоминают друзей, радуются и плачут.
Я помню Парк в начале войны: здесь все павильоны были открыты, аттракционы работали и оркестры играли на эстрадах. Но людей почти не было. С каждым днем их становилось все меньше. Помню одинокого человека, который стоял на пустой площади перед силомером и лупил кулаком по бабке, проверяя свою силу. В июле в Парк привезли и поставили на площади сбитый немецкий самолет. Москвичи приходили смотреть и щупать. В сентябре здесь безлюдно в желтой листве аллеи, а на набережной, где раньше бывали гулянья, колыхались громадными серебристыми облаками отдыхающие аэростаты. Вечером они поднимались на невидимых паутинках в небо и ослепительно горели на солнце.
Этот седой человек с цветком долго стоит тут и ждет друзей, которые не придут никогда. Война уничтожает парки. Парки уничтожают войну.
Так было и у меня: парк открывался, как неизведанный материк.
Здесь были свои джунгли, свои пещеры, свои таинственные моря, загадочные дворцы, коварные туземцы, добрые незнакомцы.
Будущая жизнь выглядела так: белое, хрупкое, воздушное обещание...
Этому человеку нравится сидеть в люльке и делать над парком круг за кругом. Карусель останавливается, он вновь берет билет и садится в люльку.
Он приехал издалека.
Я не знаю, как называется местность, откуда он приехал. Может быть: «Старость». А может быть: «Неохота идти домой»? А может быть: «Я так многого не успел в юности! Я трудился, воевал, страдал, разрушал, строил и не успел ни разу покататься на карусели!»
Не все приходят в Парк отдыхать.
Иные, как эти женщины, приходят сюда работать: подметать аллеи, убирать мусор, подстригать деревья, ухаживать за цветами.
Этим женщинам ничего не страшно.
Они все знают. Они пережили все, что может пережить человек. Они работали весь свой век. И вот они отдыхают.
Почему я давно не бывал в Парке?
Ведь здесь так прекрасно, так шумно, так тихо, так изумительно пахнут шашлыки, кипящие в масле, так нежно трещат мячи на столах для пинг-понга, так озабоченно бегают одинокие собаки на пустынных аллеях, так неслышно и так бесплатно поют артисты на открытых эстрадах, так мило дремлют на скамейках пенсионеры, так весело грохочет музыка на танцплощадках, так незаметно наступает вечер, и милиционеры прогоняют тех, кто хотел бы остаться тут подольше...
