Не знаю, учили Ямамото выполнять по одному простенькому заданию в день или нет, но он в одночасье умудрился стать знаменитым, являя тем самым достойный пример потомству. Теперь он, конечно, стал старше и был уже не знаменитым, а просто известным.
Ямамото начал получать призы и давать концерты, когда ему было около 14; а когда ему исполнилось 19, уехал в Чад. Затем вернулся к концертной деятельности, & его выступление в Уигмор-холл стало настоящей сенсацией. Нет, разумеется, люди шли в Уигмор-холл, заранее зная, что их ждет сенсация, но они и предположить не могли, что Ямамото по 20 минут будет играть на барабанах после каждой из шести мазурок Шопена, как бы вторя фортепьянному исполнению. А затем исполнил и остальную часть программы, обещанной в объявлении (но кто тогда мог предполагать, что он по 20 минут будет играть на барабанах после каждой из мазурок?..) В результате концерт закончился в 2.30 ночи, люди опоздали на метро & было много недовольных.
После этого случая в Уигмор-холл его агент высказался в том смысле, что с личной точки зрения Ямамото ему точно сын родной, однако с чисто деловой точки зрения к нему есть много претензий, особенно если учесть, что оба они профессионалы; и он вовсе не собирается делать ему одолжений, поскольку личные отношения тут совершенно ни при чем.
Теперь Ямамото крайне редко давал концерты, а когда давал, никто не знал, был ли то его выбор или же программа была навязана ему менеджментом. Интервьюер из «Санди таймс» пытался получить ответ на этот и другие подобные вопросы, в то время как сам Ямамото предпочитал говорить о роли ударных инструментов & музыке вообще.
С. Т.: Думаю, далеко не все понимают, с какой целью вы отправились в Чад...
Ямамото: Знаете, моя преподавательница всегда подчеркивала, что фортепьяно по звучанию должно кардинально отличаться от ударных инструментов. Она просто не понимала, что фортепьяно по сути своей является не чем иным, как ударным инструментом. Вы, возможно, знаете, что Шопен пытался добиться от фортепьяно вокального звучания, сам я долгие годы размышлял над этим. Но если рояль — ударный инструмент, то почему он должен звучать иначе?
Далее он признался в том, что некогда считал барабаны чисто ударными инструментами & что ничего не смыслил в игре на фортепьяно до тех пор, пока не сообразил, что и оно тоже ударный инструмент. Но до него это дошло не сразу, а как только дошло, то он тут же понял, что хватил через край и что любой звук, который можно выжать из этого инструмента, есть звук, которого можно добиться только на этом инструменте. Так что стоило взглянуть на проблему проще и просто не позволять этому звуку звучать подобно человеческому голосу или виолончели, но в то же время барабаны & прочие ударные стали для него навязчивой идеей.
С. Т.: Интересно.
Ямамото сказал, что есть еще одно очень важное положение, которое всегда подчеркивала его учительница. Она называла это спинным хребтом любого музыкального произведения. Полировать исполнение, конечно, следует, но ни в коем случае не поверхностно, пусть даже фортепьяно звучит, как человеческий голос, виолончель или же какой-либо из ударных инструментов. Поскольку в конечном счете внимание должно акцентироваться не на поверхности, но на внутренней музыкальной структуре произведения.
Далее он сказал, что когда был маленьким, то часто был готов работать день и ночь, лишь бы добиться от отрывка нужного, по мнению учительницы, звучания. И вот приходил момент, когда он думал: Да, звучит хорошо, просто отлично. На что преподавательница отвечала: Да, очень мило, но где же музыка? И еще говорила о той или иной звезде международного класса: о, да он просто виртуоз, такой-то и такой-то! Но в голосе ее явственно слышалось презрение, потому что если исполнитель не является истинным музыкантом, он просто шарлатан.
С. Т.: Страшно любопытно.
Ямамото: Теперь, конечно, я понимаю, что она имела в виду. Но позже вдруг задумался вот над чем. Да, все правильно, но почему мы так всего боимся? И чего именно мы боимся? Мы боимся поверхностности, боимся, что инструмент будет звучать, как ему и должно звучать. Но что ужасного произойдет, если мы забудем обо всех этих вещах?
И вот, когда ему было шестнадцать, в руки случайно попала книга под названием «Барабаны Африки».
«Барабаны Африки» написал австралиец по имени Питер Макферсон, который путешествовал по Африке в начале 20-х. С собой он взял граммофон и несколько пластинок с записями произведений Моцарта, а также книгу с забавными историями. Он развлекал дикарей невиданной в тех краях машиной, а ночью читал книгу и караулил, чтобы дикари не украли граммофон.
В большинстве случаев туземцы дружно восхищались самим граммофоном, музыку же никак не комментировали. И вот в одной деревне у нее нашелся критик. Этот человек сказал, что музыка кажется ему жидковатой и неинтересной, и стоило ему это сказать, как и другие туземцы с ним согласились, но вот что именно в ней было не так, объяснить никак не могли. В конце концов они притащили целую коллекцию барабанов и начали на них играть — обычную для африканцев музыку, основанную на двух соперничающих между собой ритмах, только на этот раз они использовали не два барабана, а сразу шесть или семь. Макферсон заметил, что белому человеку нужно время, чтобы привыкнуть к такой музыке; и поскольку ни один из тамошних дикарей не выказывал ни малейшего намерения украсть драгоценный граммофон, решил побыть в этом племени еще какое-то время. Прошло два месяца, но он так и не увидел там ничего особенно интересного, кроме барабанов — маленьких и средних размеров. Но в один прекрасный день ему удалось стать свидетелем удивительной церемонии.
Деревня, описываемая Макферсоном, находилась в 20 днях пути от Сент-Пьера, своего рода оазиса в пустыне, на берегу небольшого озера, по другую сторону которого высилась отвесная скала. И хотя настоящая горная гряда начиналась дальше, милях в 20-ти, состав породы казался одинаковым. Путешественник также заметил отдельно стоящую от других хижину, но всякий раз, когда пытался приблизиться к ней, туземцы его отгоняли, и он ни разу не видел, что кто-нибудь входил или выходил из этой хижины.
Однажды на исходе дня он увидел, как в хижину зашли семь человек. А потом вышли оттуда, и каждый нес огромный барабан, выше человеческого роста. Они в полном молчании понесли барабаны к озеру и выстроили их в ряд на берегу. Затем из другой хижины вышли женщины. Они несли на носилках мальчика; похоже, ребенок был болен, страдал лихорадкой, был худ, изможден, его сотрясала дрожь. Женщины несли его и пели песню, причем запевалой была одна — она выводила мелодию, а остальные тихо подхватывали ее. И вот носилки с больным тоже оказались на берегу. Тут женщины перестали петь и отошли в сторону.
Солнце уже коснулось линии горизонта, еще минута-другая — и наступит полная тьма, потому что в тропиках темнеет быстро и резко. Небо налилось темной синевой. И вот мужчины начали тихонько постукивать по барабанам специальными палочками, и звуки плыли и таяли над озером. Потом они вдруг резко оборвали игру. Вождь дал знак, и они ударили в барабаны всего один раз — звук вышел низким, гудящим. И тут же оборвался. Еще удар. И еще один. И еще. Так они ударяли в барабаны шесть раз, и тут зашло солнце, и они еще раз ударили в барабаны изо всей силы, очень громко, и настала полная тишина. Прошло несколько секунд, и вот из темной воды озера донеслись ответные звуки барабанов. Туземцы снова ударили в барабаны, из воды снова пришел отклик, и так было семь раз подряд, а потом они побросали свои палочки и отошли. Женщины подхватили носилки с ребенком и тоже ушли, и Макферсон увидел, что ребенок мертв. Когда утром он вышел на берег, барабанов там уже не было.
Ямамото сказал, что был в этой церемонии какой-то акустический фокус и исполнить его возможно только с помощью ударных инструментов. Звук распространялся по воздуху & над водой, ударялся о скалу & отражался от нее и возвращался обратно. Ну, вы понимаете, проходил через разреженное пространство, потом над более плотной средой & наконец наталкивался на твердое тело. И я подумал, что должен это услышать. Не знаю почему, но должен.
С тех пор Ямамото, стоило ему встретить человека из Африки, начинал расспрашивать его о чудодейственных барабанах на берегу озера, описанных в книге Макферсона, и этой поразительной церемонии. Но никто, похоже, не слышал ни о тех больших барабанах, ни о воздухе, воде или скале.
В 19 лет он попал в Париж, где ему предстояло проучиться полгода. Там Ямамото встретил студента
