впрок. Кожа на лице пожелтела и обвисла дряблыми складками. Видать, так и не накопила на золотые нити. Вряд ли престарелый Казанова на нее польстится. Разводится? Ему семьдесят пять, но к его услугам полно молоденьких дурочек.
Пожалуй, теперь, подумала Лина, на Нельку налезло бы то сине-рыжее платье. Она похожа на вешалку. Но вряд ли оно будет ей к лицу.
– Ты давай завязывай со своими освенцимскими диетами, – посоветовала она матери. – Выглядишь плохо.
– Не твое дело, – огрызнулась Нелли. – И не уходи от темы. Мне нужен сын.
– Митя будет жить со мной, – заявила Лина.
Она уже предварительно переговорила с адвокатом и чувствовала себя храброй.
– Я его через суд верну, если понадобится! – пригрозила Нелли.
– И вот тут на сцену выхожу я, – шутливо объявил Понизовский. – Вы по телефону сказали дочери, что хотите повидать сына. Я верно излагаю?
– А что, мне нельзя его повидать? – огрызнулась Нелли. – Я чуть ли не четыре года его не видела! Это, по-вашему, нормально?
– Однако вот мы сидим тут, беседуем, но вы до сих пор даже не поинтересовались, где он.
– Меня Полька с толку сбила. И лестница эта ужасная! Я не знаю, как жива осталась! А она, выходит, каждый день его по этим лестницам таскает?
– Итак, вы хотите вернуть ребенка через суд, – невозмутимо продолжил Понизовский, не отвечая на риторический вопрос. – Скажите, сколько у него зубов?
– Чего? – не поняла Нелли.
– Зубов, зубов, – терпеливо повторил адвокат.
– Понятия не и… А почему вы спрашиваете? – насторожилась Нелли.
– Это не я, это суд у вас спросит. Сколько у него зубов, какие прививки ему сделаны, какими детскими болезнями переболел… Какая у него любимая игрушка, какую сказку он любит слушать на ночь, на каком боку засыпает. Как зовут его друзей. У вас есть ответы на все эти вопросы?
Нелли нервным жестом вытащила сигареты.
– Не кури тут, – остановила ее Лина. – Я не разрешаю курить в доме, здесь дети.
– Где дети? – Нелли огляделась по сторонам.
– В детском саду, но все равно курить нельзя. Дым застаивается, впитывается, детям это вредно. Хочешь курить – иди на лестницу.
– Хорошо, – неожиданно кротко согласилась Нелли. – Я пойду на лестницу.
– Погоди, я дам тебе что-нибудь – пепел стряхивать. Не на пол же.
Лина хотела достать что-то из шкафа, но Нелли ее остановила.
– Не надо. У меня своя пепельница есть. Переносная.
И она вынула из сумки кокетливый маленький контейнер с крышечкой на цепочке, отделанный золотом и расписанный фривольными рисуночками в стиле «Fin de siecle»[23]. Это было настолько в духе Нелли, что Лина немного успокоилась.
– Вы и вправду думаете, что у нее нет шансов в суде? – спросила она Понизовского, когда Нелли вышла.
– Ни единого. И, мне кажется, она это понимает. Вот потому-то меня так и смущает этот визит. Она пришла с какой-то другой целью.
– С какой? Красть у меня нечего. Ладно, подождем.
Ожидание затянулось. Похоже, Нелли выкурила на площадке не меньше двух сигарет. Но вот дверь хлопнула, раздался дробный цокот каблучков по коридору, и она вернулась. От нее пахло дымом – не придерешься.
– Все эти ваши вопросы ничего не стоят, – заявила она Понизовскому. – Как я могу что-то знать о сыне, когда Полька его от меня скрывает? Я так и скажу на суде.
– Скрывает? А когда вы в последний раз интересовались его здоровьем? Вы же говорите с дочерью по телефону?
– А это ее слово против моего, – злорадно улыбнулась Нелли. – Вы ничего не докажете.
– Знаете, – улыбнулся Понизовский ей в ответ, – если бы я каждый раз, как слышу фразу «Вы ничего не докажете», получал по десять копеек, я бы уже озолотился. Давайте вспомним эпизод четырехлетней давности. Вы сдали сына в Дом малютки.
– Сколько можно попрекать? У меня было безвыходное положение. Меня пригласили с театром на гастроли, а Полька укатила в командировку.
– В доме оставалась еще няня, но ее вы предусмотрительно услали в отпуск.
– Полька меня вечно пилит, что я Галюсе отдохнуть не даю. Нет, я не понимаю, какие ко мне претензии? И то я делаю не так, и это не так!
– Вы отослали ее в отпуск, а сами собирались заниматься ребенком? – с невинным видом уточнил Понизовский. – Одна?
– Ну да. Кто ж знал, что подвернется приглашение в Питер?
– И по возвращении из Питера вы собирались забрать сына домой?
– Разумеется.
– Позвольте вам не поверить. Вы удалили из дома все детские вещи, включая мебель.
– А это кто может подтвердить? – ехидно спросила Нелли.
– Помимо вашей дочери и Галины Романовны Обуховой? Я могу подтвердить. Именно я вместе с Линой покупал для вашего сына новые вещи. Включая мебель.
Глаза у Нелли забегали, но она нашла выход из положения.
– Они потребовали все. Эти, из Дома ребенка.
– Нелли Леонидовна, давайте я сэкономлю время нам всем. Вы оставили в Доме ребенка письменное согласие отдать сына на усыновление. Если бы Полина не вернулась вовремя, он мог бы жить уже в Америке. Ваше заявление, отказ от прав и прочие документы у меня. Я забрал их из Дома ребенка вместе с мальчиком. Хотите судиться? Ваше право, но предупреждаю: я предъявлю эти документы в суде.
Нелли тяжело задышала.
– Это была минута слабости. Они на меня надавили. Сказали, что в Америке ему будет лучше. Что его с руками оторвут: не больной, из семьи, без дурной наследственности.
– Не могу представить такую минуту слабости у моей матери. Да и вообще ни у одной нормальной матери. Уважающие себя женщины дерутся за своих детей как тигрицы. Когтями и зубами. Впрочем, это будет суд решать. Но фон, должен вам сказать, очень для вас неблагоприятный. Предлагаю другое. Вы хотели отдать ребенка на усыновление? Отдайте его вашей дочери. Пусть она будет официальным опекуном.
– И алименты тоже ей пойдут? Вот вам! – И Нелли, забыв, что она графиня, утонченная светская дама, показала адвокату кукиш.
– Это трудно занести в протокол, но я постараюсь, – невозмутимо ответил Понизовский. – Советую вам подумать хорошенько. Мы ведь можем довести до сведения отца ребенка, что его сын проживает не с матерью и алименты до него не доходят. Суд вы проиграете, – добавил он, не давая Нелли возразить. – Очень не советую даже пробовать, потому что вам придется оплатить как минимум судебные издержки. Предлагаю решить дело миром. Просто подпишите заявление о передаче опеки над сыном вашей дочери.
И Понизовский протянул Нелли заранее составленный документ.
Она не удостоила его даже взглядом. Вскочила и метнулась вон из кухни, не попрощавшись. Лина пошла проводить ее в прихожую. Нелли, не глядя на дочь, выскользнула за дверь. Каблуки зацокали вниз по лестнице.
– Не нравится, мне это, не нравится, – нахмурился Понизовский, когда Лина вернулась в кухню. – Зачем она приходила? Ясно, что ребенок – только предлог. Лина, вы меня простите, но я советую вам осмотреться, все ли на месте.
– От Нельки, конечно, всего можно ждать, но это чересчур даже для нее. Ладно, давайте посмотрим. В детскую она не заходила, это рядом с кухней, мы бы слышали.
