столько заболоченного леса, поёмных кочкарников, есть и горки, и вырубки, и боры – они и в них тоже весьма охотно проживают.
Здесь, у моего дома, речка совсем рядом, в пойме всегда полно вкусных жуков и моллюсков, их легко добывать, даже рыть ничего не нужно…
Моя милая гостья ждала от меня, конечно, гостинца – я всегда привозила с собой кошачий сухой корм, и они его, это скромное московское подношение, охотно поъедали. Сейчас у меня гостинца для неё не было, хотя в сумке, конечно, нашлось бы кое-что лакомое. Однако, до сумки ещё надо как-то добраться.
Поощрять бурозубок полезно – они охраняют дом. И делают это на высшем уровне, к тому же, совершенно бесплатно. Маленькая бурозубка легко может убить крупную полёвку, большую раза в два, чем она сама. И вообще, она за день съедает столько всяких жуков и вредителей, что их общая масса легко перевесит двух взрослых бурозубок. Чтобы приручить этих милых зверьков, я, по случаю, и подкармливала их – на завтрак дождевыми червями и мухами, на ужин майскими или какими-то другими жуками. Обед они всегда просыпали. Жаль только, что эти славные мышки не ели колорадов, а то ведь какое облегчение было бы в хозяйстве! Колорадов вообще никто не ест – ведь они нашпигованы буквально корбофосом и прочей дрянью.
Бурозубка, так и не дождавшись угощения, убежала в своё укрытие. Я заскучала. Ну вот.
Я смотрела на сундук с одной отчаянной мыслью, ну где же она, моя зверушка? Понимает ли она, что со мной произошло? И что моя сумасбродная жизнь может, здесь и сейчас, так нелепо завершиться? С ужасом отметила, что угол наклона нависшего надо мной столь неэлегантного орудия подлого убийства ещё на чуть-чуть увеличился.
Боясь лишний раз пошевелиться, я протянула руку к сундуку – общество милого зверька мне было бы сейчас очень приятно и даже необходимо. Неужели это последнее живое существо, которое увидят мои глаза на этом свете? Но вот снова раздалось знакомое шуршанье, и мышка снова вылезла наружу. Я так обрадовалась, что у меня даже слёзы навернулись на глаза. Неужели эти мои домашние скотинки помнят меня, ждут моего приезда, радуются мне?
Мышка смотрела на меня немигающими маленькими глазками и всем своим видом демонстрировала всеподавляющее добродушие. Ротик её был напряжённо полуокрыт. Зубки, хорошо видные мне, были ровными, острыми и совсем не белыми. Бурозубка с весьма благодушно приоткрытым ротиком казалась милым, ласковым зверьком, отчего мордочка её стала очень даже озорной. Она, беспечная баловница, будто усмихалась чему-то…
Бурозубка абсолютно бесшумно пробежала пару раз по ребру сундука и опять скрылась, видно, окончательно отчаявшись получить угощение.
Эх…
Я осторожно пошарила в кармане и, на радость мышке, а ещё больше – мне самой, обнаружила там обломок старинной обтёртой сушки.
Уррра! Мышка, беги обратно – кушать подано!
Подзывая её совсем не подходящим для этого рода зверька призывом – «кыс-кыс», я держала сушку на ладони, на вытянутой руке. В позапрошлом году у меня была ручная мышка по кличке Тасик. Хорошо бы, если бы это была именно она. Подпалинка на спинке такая же… И тогда я снова стала звать её, но теперь уже не оскорбительным «кыс, кыс», а более вежливо, по имени: «Тасик! Таисынька!»
Бурозубка, однако, к моему огорчению, не отзывалась и не показывалась больше. Я позвала её ещё раз и печально констатировала, что соображать надо было раньше, когда приветливая скотинка любезно навестила меня в этой некомфортной обстановке и хоть на время отвлекла от мрачных мыслей о возможном скором конце… Но вот она, совершенно неожиданно, снова проворно выскочила из-под сундука и вмиг оказалась совсем рядом со мной…
Мне понадобилось несколько секунд, чтобы поймать её. Поначалу она оцепенела от неожиданности и затихла, но потом стала осторожно нюхать моё лицо, трогать его лапкой и даже слегка оцарапала мне щёку. Я прижала бурозубку к себе, это судьба – я теперь не одна. Это счастье.
Мышка была жилистой и худой, её тёмная шубка остро пахла мускусом и скипидаром. Боже мой, где ты только не лазишь! Я разжала руку, бурозубка торопливо отскочила в сторону и быстро встряхнулась. Вот брезгунья!
Я бросила ей сушку. Сушка закатилась под доску, и бурозубка тут же деловито нырнула за ней. Вскоре из-под сундука послышался слабый размеренный хруст, будто по малости отковыривали каким-то острым предметом засохший цемент. А я, посмотрев на угрожающе висящий надо мной шкаф, снова стала отчаянно молиться, в то же время осторожно, по миллиметру высвобождая своё тело из подлого плена. И я мысленно превратилась в ужа, который гибко выползает из стеснительных обстоятельств.
«Господи, помоги! Господи, пронеси!» – бормотала я довольно громко, тем самым как бы подбадривая самую себя. Звук собственного голоса был единственным несомненным признаком того, что я всё ещё жива – тело сделалось просто деревяшкой. Глаза мои устали и от нервного напряжения поминутно закрывались, а когда я всё же с усилием открывала их, взгляд мой тот час же заволакивало багряное марево.
ЧАСТЬ IV
Бунт крови
Но вот мои ноги, наконец, полностью свободны, я осторожно села, потом попробовала слегка приподняться. Шкаф протяжно скрипнул, слегка качнулся, но устоял. Большой сундук в пёстрой росписи, стоявший бездвижно в этой кладовке столько лет, после обрушения пола встал торцом и от малейшего толчка тоже мог легко перейти в более опасное для меня положение. Рядом с моей правой рукой нежал небольшой белый камень, он был довольно плоский и даже слегка заострённый с одной стороны. Его плоская поверхность была мелко испещрена какими-то значками. Это то, что нужно! Если вогнать этот камень его плоской стороной, будто клин, меж брёвен, то будет ступенька, и тогда я смогу, встав на него одной ногой и придерживаясь левой рукой за стену, попробовать с помощью правой подтянуться на опорном бревне и выбраться наружу. Я осторожно воткнула белый камень в щель на высоте около полуметра или немного больше.
Он мне показался… тёплым.
Это было необычное тепло – оно было… как бы живым!
Цепляясь за бревенчатую стенку дома, преодолевая страшную слабость в коленях, я, вздохнув поглубже и зажмурившись, встала, вплотную прижавшись к стенке, и замерла…
Вот и всё. Финита, как говорится, комеди.
Шкаф скрипнул и наклонился ещё на несколько сантиметров, однако опять счастливо устоял, и не упал на меня.
Но я не очень боялась – это теперь не смертельно: голова моя была уже за пределами досягаемости. Самое страшное, что мог сделать этот падающий шкаф, это сломать мне ноги или набить на моём теле новую кучу синяков. Но от этого не умирают. По крайней мере, сразу.
Я осторожно поставила ногу на камень, потом легко, рывком, буквально взлетела, поднялась над землёй, намертво ухватилась пальцами за шершавое бревно – сейчас я могла бы ухватиться даже за колючую проволоку, быстро подтянулась на нём, и, опасаясь поранить ладони, сразу же легла на живот – из бревна весьма нелюбезно торчали обломки досок пола. Упираясь ногой в стену дома, выбралась наконец, в сени.
Оххх… Теперь можно расслабиться.
Каким образом мне удалось достичь этого, я не могла понять. Высота такая, что мои руки должны были сильно вытянуться, как у обезьяны, ну и позвоночник тоже должен был каким-то чудесным образом растянуться – в общей сложности, получается около полуметра дополнительно. Да, примерно столько каким-то чудом добавилось к моему росту в эти минуты…
Я смотрела вниз, туда, где ещё несколько минут назад лежала в тихом кошмаре, думая только о том, что очень легко это гиблое место может стать моей непрезентабельной могилкой. Глубина была точно более двух с половиной метров. Как я оттуда вылезла при моих ста шестидесяти пяти?
Ах, да! Камень! Белый камень!
Он так и торчит в стене, лишь несколько изменил угол наклона. Царапины посередине теперь видны отчётливо – какие-то вертикальные палочки. Похоже на какое-то слово по латыни.
Спасибо тебе, камень! Теперь я вне опасности.
