ещё в таком струящемся обилии я никогда не видела! Моё раннее спортивное детство дало опыт избегания случайных травм, я, занимаясь гимнастикой, падала часто, но всегда ловко – отделываясь лишь ушибами там, где, в подобной ситуации, у других детей обычно бывали переломы.
Когда-то в детстве у меня был сильный порез, правда, один-единственный; помню, как мне на ногу, кстати, почти на том же месте, где сейчас рана, вылили бутыль какой-то шипящей жидкости. А потом моя волшебная прабабка что-то долго шептала, низко наклонившись над раной, и я… проваливалась в странный, звенящий сон. Когда же я пришла в себя, кровь уже была остановлена, а на ноге красовалась вполне героическая тугая повязка. На две недели я оказалась прикованной к постели. Больше за всю мою жизнь ничего подобного со мной не случалось…
У меня в сумке был флакончик зеленки и пачка бумажных салфеток. Я стала поливать салфетки зелёнкой и прикладывать их к ране, да всё, однако, без толку – мокрая, липкая бумага тут же расползалась в клочья. Вскоре осталось всего две салфетки, а зелёнки – чуть на донышке, но кровь всё ещё продолжала активно течь. Мне стало как-то совсем не по себе. Кроме того, в рану могла попасть инфекция, там, в сарае, столько грязи…
Я слегка заволновалась.
Приложив последние салфетки, я, крепко прижимая рану рукой, прихватила наволочку и простыню, которые, с прошлого года ещё, прикрытые старым платком, а потому чистенькие, висели на спинке кровати – на приезд, и вышла во двор. В доме оставаться нельзя, я это понимала. В любой момент я могу потерять сознание. И, не исключено, ещё что-нибудь обрушится. Здесь же меня, по крайней мере, увидят, в случае чего. Я разорвала наволочку и простыню на жгуты, но прежде всё же решила провести хоть какую-то обработку раны, ведь зелёнка, так бездарно мною изведённая, уже закончилась. Собрала горсть листьев подорожника, благо, кустики росли прямо у крыльца, и стала прикладывать, по три сразу, к ране, время от времени меняя испачканные в крови листья. Самочувствие моё было вполне приличным, кровь почти не текла, и я уже подумывала – не пойти ли повыдергать траву под грядку, а то вечером не сильно поработаешь – мошка на смерть сожрёт.
Я выпрямилась и с усилием напрягла затекшие мышцы. И тут случилось то, на что я совершенно не рассчитывала. Минут через пару кровь хлынула из раны буквально рекой.
Господи, что же я делаю? Подорожник вытягивал, как ему и положено, а не останавливал кровь.
Но стоп – я же хотела продезинфицировать рану?! Возможно, так она и дезинфицировалась, значит, всё верно? Или…
Я никак не могла понять, правильно ли я действую.
Полагается, в таких случаях, отсасывать кровь из раны, но рана на таком месте, что мне её никак не достать, как ни изворачивайся – ужом или змейкой, значит, я интуитивно действовала правильно: надо было дать возможность вытечь крови, в которую могла попасть (а она, в данном случае, не могла не попасть!) инфекция. Заражения крови теперь, возможно, и не будет, но как остановить саму кровь? Моя голова уже начинала сильно кружиться. Если сейчас вдруг потеряю сознание от потери крови, то, через час максимум, умру от потери крови! Людей поблизости не видно – скоро полдень, все сидят по домам, если я начну звать на помощь, никто не придёт – здесь это уже давно не делают.
(Девочку два года назад, из приезжих, конечно, ночью с танцплощадки увели «на свиданку» в укромное место, а там её по очереди насиловали местные ублюдки. Она страшно кричала почти под окнами жилого дома, но оттуда никто так и не вышел, зато наутро все жители села с большим энтузиазмом обсуждали, что и как было, гадали, удастся ли ребёнку выжить после операции – на рассвете она всё-таки была найдена родителями на другом конце села – без чувств и со страшными травмами, которые принято называть «несовместимыми с жизнью»…)
Малейшее напряжение мышц, даже самое лёгкое движение тела вызывало усиление кровотечения. Наверное, задет крупный кровеносный сосуд, а их тут, в этом месте, у сустава, должно быть много.
Я тихо сидела на уцелевшей ступеньке крыльца с туго перевязанной жгутом ногой, река крови приостановилась, но темное пятно на повязке продолжало быстро увеличиваться – стоило мне только попытаться встать. Наверное, надо всё же какое-то время спокойно посидеть, подумала я, просто посидеть, по возможности, не двигаясь и не шевелясь.
И тогда кровь, возможно, сама как-нибудь успокоится…
Однако сидеть без всякого движения и какого-либо дела было столь мучительно, что я решила найти себе хоть какое-то занятие – ну что ж, можно спокойно рассмотреть свою находку, надеясь на то, что кровотечение, если сидеть тихо, тем временем, минут через пятнадцать-двадцать как-нибудь само собою прекратится.
ЧАСТЬ V
Зов предков
Старинная книжка сохранилась неплохо, только несколько первых страниц её были совершенно нечитабельны.
«…Воздержание без бдения чистоты и смирения суправитися не может». «Безграничное честолюбие – вот что направляет наши поступки, как лучи путеводной зведзы. Но путь этот ведёт к славе или позору, редко – к счастью. Стремиться к славе, как к счастью – значит, пить, изнывая от жажды, морскую воду». «Напряжём все наши силы, чтобы чистотою помыслов создать себе непроницаемую броню. Удары тёмных сил неизбежны, но при сильной духовной защите они легко отражаются, не причиняя нам ни малейшего вреда. И более того: они, усилившись отражением, возвращаются к нашему врагу.
Только нельзя ни на минуту усомниться, укониться от фокуса Света. Преданность Свету и чистота помыслов – наш единственный якорь в хаосе этой подлой жизни.
Но лишь очищенное чувство может различить чистоту побуждений».
Я отложила чтение и задумалась. А ведь точно для меня это написано! Для этой как раз ситуации. Чем этой немерянной злобе можно противостоять? Ни милиция, ни хрениция, как здесь говорят, мне не поможет. Только с опорой на себя, на свою внутреннюю силу можно здесь сохраниться и жить. И мне надо найти их, эти внутренние силы, в достаточном количестве, чтобы хватило ещё на несколько часов хотя бы скудной жизни.
Да.
Помощь не придёт ниоткуда. Надеяться можно только на себя. И тогда, возможно, Бог пошлёт мне лодку спасения. Божья справедливость в том и есть, что для каждого поставлены те условия, в которых он может чему-то научиться или искупить свой прежний грех.
Иначе как человек испробует свои силы, узнает самого себя? Как он закалит клинок духа своего, как не через Божьи испытания?
Однако моё эгоистичное «Я» упрямо и подловатенько сопротивлялось, имея тайное намерение, вполне возможно, уговорить меня повести себя так, как обычно и ведут себя подопечные либеральной идеи – пойти на поводу у своих слабостей.
«Не слишком ли много этих испытаний в последнее время? – нашёптывал(о) он(о) мне. – На кой они тебе? Он, как его… Всевыший, явно переборщил. А ведь дело не шуточное – вопрос постален на пьедестал, и это вечный вопрос – о жизни и смерти. Расслабься и предайся мне, пока ещё не очень поздно»…
Так шептал(о) он(о), моё подлое эго, мой гнусный тварный эгоизм.
Но – дудки.
Сквозь глухо урчащую внутри моего обрушенного организма зарождающуюся боль я уже вполне отчётливо различала старательно завуалированные, хотя и слегка обломанные, но всё же остро торчащие рожки на головёнке этого отвратительного существишка – моего внутреннего либерала. А мой тонкий безошибочный слух уловил в этом притворно заботливом сбивчивом шёпоте эго подлую подмену – он всё- таки сказал «тьме», а вовсе даже не «мне», как могло показаться, если не вслушаться…
«Предайся тьме» – вот что он (или – оно?) сказал(о) на самом деле.
Я встрепенулась. Внимание, игра усложняется. Меняем тактику.
Тогда, отрезав все пути к перемирию, сказала я себе, точнее, ему, этому «ону», впрочем, безо всякого политеса и даже весьма невежливо:
«Заткнись. Тебе какое дело? Ты! Мелкий урод…»
Он(о), не смутившись, однако, тут же ответил(о):
«По крайней мере, я пытаюсь не допустить ещё одну бессмысленную смерть… Бог оставил тебя».
