Унылые эти мысли не позволяли Пуляеву вертеть головой и разглядывать блистательные пейзажи вдоль Мурманской дороги.
— Красиво? — спросил попутчик, сидевший слева от Офицера.
— Чего ж тут красивого, — окрысился Пуляев, — елки, сосны, чайки проскакивают. Мне бы в город. На Лиговку.
— А чего в ней, Лиговке? Не люблю я этого проспекта.
— А чего ты любишь? — не унимался попутчик, тормоша Офицера.
— Что я люблю, ведомо мне одному, — обрубил тот.
— Что невеселый, брат? Деньги обещали. Платят честно. На книжке они. Никуда не денутся. Зашабашим — и домой.
— А у тебя дом есть?
— Нет — так будет. Купим на троих коммуналочку?
— Я покой люблю. А ты балагур. Вон с ним бы купил.
— А я и не отказываюсь. Вот только вернемся, так сразу. Долевым способом.
— А это еще что такое?
— Это как бы кредит. — И Пуляев стал объяснять путаные правила ипотеки и жилищных сертификатов, к которым они не имели никакого отношения. Он все это вычитал в газете «Экспресс- Недвижимость».
Получалось, что в принципе на одну коммуналку, на первый взнос за нее, втроем при достаточной аккуратности и постоянной работе за год можно было собрать. Только вот никакие коммуналки не продавались. Вернее, продавались, но не для них.
И кажется, они куда-то приехали. Позади уже были Кобона, Новая Ладога, Сясьстрой. Шоссе. Елки, сосны. Вышел из кабины Охотовед, заглянул к ним в кузов.
— Прошу, паны.
Первым спрыгнул попутчик, за ним Офицер. Пуляев медлил.
— Хочешь вернуться? — Охотовед засмеялся. — Нет проблем. Только мы на тебя рассчитывали. Родина ждет своих героев.
— Ждет — значит, дождется.
И он покинул кузов.
Машина тут же лихо развернулась, просигналила, уехала… Только ее и видели.
— А вот и лайнер. Погода классная, ветер попутный, домчим быстро. Пошли.
Там, где новоладожский канал уже как бы и не был каналом, но еще не был озером, там, где это необходимое и старое сооружение сопрягалось с озером, в точке стратегической и важной, недалеко от берега покачивался катерок. Охотовед помахал рукой. Непринужденно появился из рубки тентовой морячок. В тельняшке, бушлате, фуражке.
— Добрались? А я уж думал, на остров — одному. Надоело тут париться.
— Прошу знакомиться. Капитан Евдокимов. Бывший бомж. Теперь уважаемый человек. А это — товарищи по контракту. За длинным рублем, на чудо-остров. А потом назад, слушать музыку трущоб.
— Курс на остров Сало, — бодро объявил капитан Евдокимов. — Пассажиров прошу в салон.
Каюта, она же рубка, оказалась местом, приятным во всех отношениях.
— Сало так Сало, — сказал Охотовед и достал сало, по внешнему виду домашнее, пахнувшее чесноком. — Ну что? С алкоголизмом покончено. Испытание вы выдержали. Значит, можно и выпить. — И киришская «Посольская» появилась на ящике, застеленном клеенкой. А также луковица, синяя, сладкая, и круглый пшеничный хлеб.
— Рыбу будете? Я сига прикоптил. Счас. — Евдокимов порылся в мешке слева от штурвала и достал рыбину с килограмм…
После воздержания водка и еда «от „Трансформера“» привели Пуляева неожиданно в благодушное настроение. Офицер даже похрюкивал от счастья, а попутчик походил и вовсе на завсегдатая подобных променадов.
— По курсу — Сало, — объявил Евдокимов.
— Курс на Сальми, — продолжил Пуляев. — Ты еще и морское дело знаешь?
— Я многие дела знаю. И места тоже.
За стеклом рубки Ладога, то поднимается, то опускается катерок: волна поднялась хорошая. Евдокимов к штурвалу приник, ведет суденышко, Охотовед рядом, смотрит на берег острова Сало, три пассажира сзади, на подушках от автомобильных сидений.
— Стемнеет часа через три. Так что успеем.
— Чего? — не выдержал Пуляев. — Еще три часа?
— А чего такого? Дело того стоит. Вон посмотри на Офицера. Человек служивый. Молчит. Плывет. Тем более что половину пути миновали.
Пуляев прошел к командирскому месту. Евдокимову служба в «Трансформере» была, очевидно, в радость. Он что-то напевал и покручивал штурвалец. Прямо по курсу появился уже серьезный берег. Изрядный остров.
— Был когда на Валааме? — спросил Евдокимов.
— Нет.
— И я не был. Все недосуг.
— Занят так сильно?
— Да задолбали они своими чартерными рейсами!
— Капитан, ты гостя-то не пугай. А то еще прыгнет за борт. Отправится вплавь к берегу. Плавать-то умеешь? — поинтересовался Охотовед.
— Не пробовал.
— Вот это дело. Зачем плавать, когда можно летать. В полет с нами отправишься?
Катерок пыхтел, двигался.
— Хорошо тебе, Евдокимов, с дизельной тягой?
— Да неплохо. Движок толковый.
— И давно ты тут плаваешь?
— Месяца три.
— Все вот его возишь? — кивнул Пуляев на Охотоведа.
— Его в основном. То с людьми, то с грузом.
— Ты коммерческие секреты не раскрывай, капиташа. Человеку это пока знать ни к чему. Он птица вольная. Получит бабки свои или дедки — и на волю. В город Петербург. А нам еще навигацию доламывать, — прекратил разговор Охотовед. Значит, знать лишнего было не велено.
В фиорды попали затемно, и плавание это было уже нешуточным.
— Малый, самый малый, — приговаривал Евдокимов. По всему чувствовалось, что они припоздали. Один раз он даже пристал к берегу и бегал смотреть вешку. Не нашел ее, вернулся к какому-то островку, взял другое направление. Охотовед расчехлил рацию, говорил с кем-то. Просил зажечь фонарь.
— Фиорды, мать их. Третий месяц хожу и путаю. Засветло проскочить можно, а тут темень. Иди-ка на нос. С шестом.
Охотовед подчинился беспрекословно. Промерил глубину, и так и остался на носу, тыкал шестом чуть впереди. Движок выключили вообще, Евдокимов взял второй шест и встал по борту. Так, направляя суденышко осторожно и переговариваясь, они вышли на протоку. Снова заработал на малых оборотах двигатель, и наконец показались огни порта приписки. Остров какой-то, и не маленький, только вот почти голый. Не росли на нем отчего-то сосны и осины. Так, кустарник. На соседних росли, а на этом нет. Это и в темноте было различимо.
Еще один морячок, старый уже, похожий чем-то на Хоттабыча, но тоже в форменке, принял конец, брошенный ему Охотоведом. Пристань была старой, сделанной с основательностью береговой крепости.
— Ну вот мы и дома.
— Ты здесь, что ли, прописан? — не утерпел, чтобы не съязвить, Пуляев.
— Именно здесь. Ты угадал, мужик.
