слезами. — Я, которая умирает от желания носить обручальное кольцо на пальце и сменить свою фамилию на фамилию мужа!..
— Но не надо забывать и об унижениях, тревогах и заботах, — попыталась отрезвить ее Эстер. — Бог пожалел тебя и захотел, чтобы ты избежала горестей более тяжких, чем одиночество.
Полиссена вытерла глаза и покачала головой.
— Ты говоришь о своем браке и валишь все в одну кучу, — заметила она. — Я бы никогда не хотела иметь такого мужа, как Эдисон. Мой муж должен быть нежен, — добавила она, и бледный румянец залил ее щеки, — внимателен и верен. И горе ему, если он не будет таким, — заявила она, повышая голос и грозя гипотетическому супругу пальцем.
Детская наивная горячность, с которой она впадала в свои фантазии, не смягчала резкости ее суждения об Эдисоне.
— Мне бы твою мудрость, когда я выходила замуж. Но я могла рассчитывать в тот момент лишь на свою неопытность, — с иронией заметила Эстер.
— Прости меня, — искренне огорчилась Полиссена. — Всегда я так — не знаю меры в словах. У меня ведь язык без костей. Конечно, я не должна злословить о своем брате. Но он такой… — Она замялась. — Такой…
— Да, он такой, — согласилась Эстер. — И это ни для кого не секрет. А теперь пошли быстрее домой, иначе у Джильды не будет грибов для обеда.
Солнечные лучи золотыми бликами проникали сквозь листву и оживляли лесную тропинку, по которой шли Эстер и Полиссена. Вдруг какая-то птица зашуршала в кустах, и обе женщины испуганно замерли.
Полиссена, которая с детской легкостью уже забыла о своем неуместном вмешательстве в семейные дела Эстер, воспользовалась остановкой, чтобы выпустить еще одну стрелу в адрес брата.
— Эта писака Гризи ни с того ни с сего бросила твоего мужа.
«В конце концов эта новость не должна, кажется, огорчить Эстер», — подумала Полиссена.
— И кто же его новая фаворитка? — спросила Эстер, которая прекрасно знала, что ее муж не проживет и дня без любовницы.
— Секретарша. Некая Джемма. Она дочь Астори, рассыльного со второго этажа.
— Что она собой представляет? — равнодушно поинтересовалась Эстер, как будто это вовсе ее не касалось.
— Двадцать лет. Хорошенькая. Вульгарная и хитрая, — в телеграфном стиле сообщила Полиссена. — Она ему еще наделает хлопот.
— Как тебе удается всегда быть в курсе личных дел твоего брата? — спросила Эстер. — Живешь здесь, со мной, далеко от света и умудряешься все знать про Эдисона. — Ревность была ей незнакома, и сообщения о супружеских изменах мужа она выслушивала так, словно ей говорили о постороннем человеке.
— У меня свои осведомители, — с таинственным видом сообщила золовка.
Осведомителями — Эстер это знала — были несколько сотрудников издательства, с которыми Полиссена часами болтала по телефону. А все сплетни быстро распространялись в коридорах издательства «Монтальдо». Постельные истории Эдисона почти не затрагивали жену, но вызывали повышенный интерес и возбуждение у Полиссены, очень чувствительной к его альковным и сердечным делам.
— Ты говоришь, что Гризи сама бросила его? — переспросила Эстер. — Я правильно поняла? — Если эта провинциальная девчонка отказалась от курицы с золотыми яйцами, значит, она не простая штучка, а содержанка высокого класса.
— То-то и оно, — с удовольствием подтвердила Полиссена. — Бросила и балаган, и кукол. Ушла, оставив все.
— Дом, наряды, деньги, драгоценности? — допытывалась Эстер.
— Не знаю, как насчет денег и драгоценностей, но квартиру вместе со всей обстановкой оставила. — Полиссена говорила о Гризи уже с восхищением, как о какой-то героине романа, а не о любовнице брата. — В такой момент — ведь война разгорается — нужна немалая смелость, чтобы принять подобное решение. Ты не находишь?
— Скорее всего, она нашла другого покровителя, — иронически заметила Эстер. — Такого, который способен заменить Эдисона даже и в смысле, скажем так, сентиментальном?
— Это интересно. Надо выяснить, — озадаченно пробормотала золовка, сбитая с толку таким замечанием.
— Как бы то ни было, ты права. Чтобы бросить такого влиятельного мужчину, как Эдисон, нужна смелость, — согласилась Эстер, которая тоже почувствовала некую симпатию к Анне Гризи. — А Эдисон? Как он все это переварил? — полюбопытствовала она.
— Очень плохо, — заявила Полиссена.
— С его мстительностью можно всего было ожидать.
— Думаю, он объявил ей войну. Эдисон даже вынудил Пьер-Джорджо Комотти, редактора «Новеченто», вычеркнуть ее из списка сотрудников.
— И Комотти его послушался? — засомневалась Эстер.
Она знала Пьер-Джорджо и уважала его за прямоту характера и честность.
— Комотти подал в отставку.
— Эдисон ее принял?
— Мне кажется, да, — пожала плечами Полиссена.
— Это судьба всех отставок, — кивнула Эстер, решив позвонить Комотти и в деликатной форме узнать, не сможет ли она чем-нибудь помочь ему.
В противоположность Эдисону, который относился к своим сотрудникам сугубо прагматически, у нее складывались дружеские отношения с некоторыми из них. Пьер-Джорджо был ее другом.
На тенистой аллейке парка они встретили няню, которая гуляла с Лолой. Эстер заглянула в коляску: девочка спокойно спала. Малышка хорошо росла. Лицо Лолы было розовым, словно персик. Эстер нежно коснулась губами лобика дочери.
— А где дети? — спросила она няню, удивленная тишиной, царившей в парке.
— Анджелина увела их на озеро, — ответила та. — Эмилиано захотел порыбачить, а остальные присоединились к нему.
— Будь любезна, — обратилась Эстер к Полиссене, — посмотри, что они там делают.
Эстер мужественно противостояла своему недугу, но, когда дело касалось детей, ей всюду мерещились болезни, травмы и прочие опасности, подстерегающие их на каждом шагу. Никакая предосторожность не казалась ей излишней, никакой присмотр достаточным.
— А об обеде я позабочусь сама, — добавила она, забирая у нее корзинку с грибами.
Полиссена направилась по тропинке к озеру, а Эстеp зашагала к вилле. Хотя она ходила по лесу не так уж долго, усталость давала себя почувствовать. Войдя в дом со служебного входа, она остановилась в небольшом коридоре, чтобы перевести дух, и посмотрела на себя в зеркало, которое висело на стене в резной раме. Лицо было бледным, губы казались бесцветными, под глазами легли легкие тени.
— Бедное мое сердце, — сказала Эстер, ободряюще улыбнувшись себе.
Она провела пальцем по губам, чтобы хоть немного вернуть им яркость, но губы по-прежнему оставались бледны.
А если ее сердце вообще перестанет биться? Эта перспектива — увы, вполне реальная — вызывала у нее противоречивые чувства: с одной стороны, ей хотелось положиться на судьбу — и будь что будет, а с другой — хотелось жить, чтобы как можно дольше сопровождать детей на их жизненном пути.
Жалобные всхлипывания прервали ее мысли. Она приоткрыла кухонную дверь и увидела Джильду, которая безутешно плакала, закрыв лицо руками. Эстер поставила корзины с грибами на стол и подошла к ней.
— Что случилось, Джильда? — участливо спросила она.
Джильда попыталась прикрыть передником письмо, лежащее на коленях, и вытерла платком залитое слезами лицо.
— Ничего, синьора, — неуклюже оправдывалась она, встав со стула в знак уважения к хозяйке.
— Никто не плачет просто так, — заметила Эстер, садясь за стол и жестом приглашая повариху
