В магазине взяли три бутылки коньяку, или, как выразился Юпо, – три банки. В дороге он предавался счастливым воспоминаниям.
– Н-да, было время… Понимали, что мальчикам повеселиться надо. Рестораны до четырех часов утра открыты… Бывало, придешь после культпохода: «Лялечка, три по три!» И несет она, моя милая, на подносике три пол-литра водочки и три огурца. Шик!
– Чему ты радуешься! – перебил его Воронов. – Тут плакать надо, а не радоваться. Все эти забавы от скуки нашей, а главное – от бедности. Кутеж с огурцом и водкой для нас уже событие. Высшую математику изучили и технику знаем, а вот по-человечески даже пить не умеем.
– Ого, да ты из современных! – воскликнул Юпо. – Эх, вы, бдительные. Что вы понимаете? Раньше мы в столовой коньяк распивали, и служба шла. А теперь в проходной обнюхивают тебя, как бобика: не пахнет ли спиртным? И чуть что, трах – и за борт. Каких людей посписывали с флота!
Синельников занимал половину небольшого коттеджа, обнесенного высокой оградой. В трех маленьких комнатах было тепло и уютно; на стенах висели рога сохатого, изюбря, косули, совиные чучела. Возле дивана и кровати валялись медвежьи шкуры; над кроватью висели ружья, охотничьи ножи и кортик.
Разглядывая все эти богатства, Юпо каждый раз говорил одно и то же:
– Живут же люди! Прямо черный барон этот Синельников.
На Воронова охотничье оружие и трофеи не произвели никакого впечатления, и он молча сидел на диване. Синельников возился над банками крабов и скумбрии.
– Петя, а чего бы тебе не жениться? Имея твои хоромы, можно такую птичку певчую отхватить! Прямо московскую канареечку.
– Птички хороши те, что на воле порхают. А канарейки, мой милый, нравятся тогда, когда они в чужих клетках. Своя быстро надоедает. Знаю по личному опыту. Я еще не настолько стар, чтобы довольствоваться одной и той же клеточной канарейкой. Кстати, а почему ты без своей канарейки?
– Пока обхожусь ширпотребовской… И потом, у меня есть невеста… Ребенок! Да. С первого курса… И представь – письма мне пишет. Эпистолярная любовь – это, братцы, деликатес.
– Бедный ребенок, – сказал Воронов.
– Ба! – воскликнул Юпо. – Я совсем забыл предупредить тебя, Петр. Осторожно, здесь присутствует возвышенная любовь.
– Перестань паясничать! – Воронов зло посмотрел на Юпо.
– Ну, баста! – Юпо растопырил пальцы. – Кроме шуток, тут дело серьезное. Мы люди свои, и нам нечего таить друг от друга. А ты, Серега, извини. Не при тебе бы так пошло чесать языки. – Он обернулся к Синельникову. – Ну, где же коньяк?
– Есть такое дело! – Синельников разлил коньяк по высоким рюмкам.
– Ну, братцы, за радости и горе! – Юпо поднял рюмку. – За нас самих. За то, что мы живем.
Выпили.
– Налей еще по одной, – сказал Юпо. – У меня после первой во рту образуется какая-то пустота, словно я язык проглатываю. Поэтому совершенно не могу разговаривать, пока вторую не выпью.
Выпили еще.
– Теперь другое дело. – Юпо пожевал крабы. – Так вот, Петя, у нашего друга горе не горе… Но причина для того, чтобы выпить и сказать: «Авдотью мне, Авдотью!» И только ты один можешь помочь ему…
Синельников удивленно пожал плечами, Воронов поморщился.
– Да не в том смысле, черти окаянные! – сказал Юпо. – Слушай сюда, как говорят в Одессе. Петя, надо провести боевой смотр нашей кавалерии. И выбрать направление главного удара…
– Дело знакомое, – отозвался Синельников, разливая коньяк.
Выпили.
– Может, к Нельке закатим? – спросил Юпо.
Синельников покосился на Воронова.
– Туда нельзя… Давай к вороным.
– В стойло геологов? Идея! – подхватил Юпо. – А что? Машина на ходу… Петя, голубчик! Да ты настоящий джинн из этой волшебной бутылочки. – Юпо поцеловал бутылку коньяка. – Выпьем за набег!
– Ну, положим, пить-то за это еще рано, – сказал Синельников.
– Славная эта штука, целебная, – сказал Юпо, ставя пустую рюмку. – В нашем положении только буйволы могут не пить. Живешь как на лесной порубке, было время – стояло дерево к дереву, а теперь кругом щербины. Того убрали по чистой, тот в запас ушел, того списали за водку… И все за каких-нибудь пять лет… К черту философию! К вороны-ым!
Воронов захмелел, и ему было все равно, куда ехать. К вороным так к вороным. Поехали!..
Они снова заехали в магазин, купили коньяку, вина, каких-то консервов в стеклянных и жестяных банках, а потом долго тряслись по ухабистой лесной дороге. Остановились где-то на краю поселка; возле самой речушки притулилась деревянная халупа. Посигналили. Женский голос из открытого освещенного окна крикнул:
– Наши все дома!
Потом зашипела радиола, и гнусавый не то мужской, не то женский голос запел на японском языке.
– Все в порядке, – сказал Синельников. – Пошли!
