деревянный истукан.
– Успокойся, успокойся, – он попытался обнять ее за плечи.
– Не трогай меня!
– Ну, хорошо, хорошо…
– Чего же хорошего?! – она обернулась к нему, тревожно смотрела в глаза. – Да что с тобой случилось? Какая тебя муха укусила? Зачем тебе нужна эта поездка?
Зачем? Что он мог ей сказать?
– Ты словно бежишь от чего-то? Может быть, от меня?
– Мариша! – он взял ее руку. – Я не могу тебе ответить так просто… Я еще сам многого не понимаю. Но ты здесь ни при чем. Тебя я люблю по-прежнему. Только не по себе мне как-то здесь. Будто я на чужом месте сижу и не своим делом занимаюсь.
– Почему не своим? Может быть, ты имеешь в виду консерваторию?
– Я – инженер, друг мой, и пора с этой художественной самодеятельностью кончать.
– Ну бог с ней, с музыкой! Но ведь ты проектировщик! Чего тебе здесь недостает?
– Какой я проектировщик! Я негр. И с меня хватит.
– А там тебе что, златые горы приготовлены?
– Мне уже тридцать лет… Я хочу жизни… Или по крайней мере настоящей работы.
– Пойми, Сережа, нам нельзя расставаться.
– Хочешь – я вызову тебя.
– И я стану домашней хозяйкой. Спасибо!
– Что-нибудь придумаем и для тебя.
– Сергей, не уезжай!..
Как давно это было! Казалось, не два года прошло с той поры, а целые десятилетия… Жизнь на пустынных морских отмелях, в глухих камчатских поселках, в заснеженных зимовьях. И все один, один… На Камчатку он не вызывал ее: боялся, что не приедет. Вот теперь позвал…
И все-таки он твердо знал, что поступил тогда правильно. Попав сразу по окончании института в проектный отдел, он смутно чувствовал какую-то скованность, неловкость, будто на него силком натянули тесный костюм и посадили в приличную незнакомую компанию. Его, деревенского парня, ширококостного, буйного, не могли приковать к месту расчетные нормативы, чертежная доска и справочники. Он потянулся к музыке – вспомнил увлечения детства: виртуозную игру на балалайке, гитаре… И даже духовой оркестр! На чем он только не играл. А потом и сочинять пробовал – песни, вальсы… Но суть оставалась все той же: полуголодная жизнь в чулане и все те же расчеты опорных узлов, подкосов, стоек…
Друзья коллекционируют марки, книги, значки и наклейки со спичечных коробок, мечтают о диссертациях и туристических походах, пьют по вечерам кофе с ликером. Воронов знал и чувствовал, что где-то рядом, как за стенкой, ворочается, шумно дышит, точно бык, другая – сложная и трудная жизнь с месивом и грязью, с нуждой и заботами. Живешь как в затоне, думалось иногда, и грызла душу растущая тревога. Так прошло четыре с лишним года. И наконец он решился.
Почему же в Сибирь, на Камчатку? Почему? Да разве так просто ответишь! Может быть, потому, что трудно начинать вторично с азов там, где неудачно сложилась твоя первая работа? А может быть, оттого, что его деревенскую натуру тянула из города та любовь к вольготной жизни на диких просторах, которая вековым корневищем проросла в душе русского мужика?
Он только знал, что его не тронула зависть к успехам товарищей. Не был он захвачен и этой газетной романтикой. Не подвига в борьбе со стихией искал он. Ему просто нужно было такое дело, чтобы совесть заглушить. Но разве там, в институте, не было дела? Было. Но не его, не его… Это он точно теперь знает. Каждый человек рождается для своего дела. Дело – это как жена. Много женщин на свете, но ты ищешь свою, единственную. Бывает, увлекаешься. Но все не то. Настоящая жена всегда только одна. Найдет ли он ее?..
Воронову неловко было стеснять Забродиных, да и скучно по вечерам торчать в Нахаловке. Он встретил как-то своего камчатского приятеля инженер-капитана Юрия Полякова, по прозвищу Юпо. Тот вечно участвовал во всяких комиссиях и постоянно принимал от Воронова построенные морские объекты.
– Душа моя! Какими судьбами? Где остановился? – засыпал Юпо вопросами Воронова. – Ну как, женился? Не приехала? Тогда переселяйся к нам, на «Монблан». У нас – общество…
«Монбланом» в Тихой Гавани назывался гарнизонный поселок – несколько двухэтажных домов, ютившихся по склону Вороньей сопки. Дома деревянные, грязные, с длинными коридорами, с косыми дверями и дырявыми дощатыми перегородками. Это были обыкновенные бараки, построенные каким-то рыболовецким трестом для вербованных рыбаков. Но один чудак завербовал в Молдавии три цыганских табора. Кочевать цыганам запретили. И не все ли равно куда было им ехать. Идти в море, ловить рыбу они наотрез отказались. «Мы ее туда не пускали, начальник…» А недели через две переселились в Приморск. Опустевшие бараки самовольно захватили офицеры и сверхсрочники…
Воронов с радостью переехал к Юпо и по вечерам пропадал теперь в бильярдной Дома офицеров.
Однажды он встретил там Синельникова.
– Хочешь с ним сыграть? – шепнул Юпо Воронову, кивая в сторону Синельникова. – Вот соперничек… Пантера, тигра!..
– Не хочу.
– Почему?
– Не нравится он мне.
