– Кто еще виновен? – строго спросил Синельников, останавливаясь взглядом на Семене.
У Семена опух разбитый нос, на верхней губе остались следы крови. Он зло смотрел на Синельникова и вдруг сказал с вызовом:
– Вы виноваты.
– Я? – Синельников повернулся к комсоргу. – Пятачков, этот парень, кажется, из вашего бюро?
– Да, к сожалению, – быстро подтвердил Пятачков.
– Я повторяю, что виновны вы.
– Что это значит? – строго сказал Синельников. – Может быть, вы поясните?
– Да, я поясню. У нас вместо клуба – барак. В прошлом году должны были построить клуб. Но где он? Нет клуба. А деньги, отпущенные на клуб, вы вложили в док. Вы план выполняете… А мы вынуждены подобные сборища проводить… По углам! В этой пыли, с драками…
– Послушайте, вы, любитель увеселений! Зачем вы сюда приехали? Город строить? Или для приятных развлечений? Вы знаете, что такое док? Это – ремонтная станция кораблей. Это – тысячи рабочих!.. А вы хнычете, что вам танцевать негде. Забыли, чьи вы дети! Ваши отцы с ножовками и топорами города строили. Пайки хлеба, как мыло, нитками резали. Создали для вас, вручили вам лучшую в мире технику… – Синельников прервал свою речь, махнув рукой… – О чем тут говорить.
– Мне очень жаль, что этот парень из вашего бюро, – сказал он Пятачкову иным тоном.
– Обычная философия виноватых, – снисходительно заметил Пятачков. – Я займусь. Саменко! – крикнул он вслед уходившему Семену. – Мне поговорить с тобой нужно.
– Не о чем.
Семен быстро спускался по лестнице и вдруг услышал за спиной характерные щелчки высоких каблуков.
– Что ты за мной бегаешь! – сердито обернулся он к Лизе. – Что я тебе, нянька-воспитательница?
– Сеня, не надо так, – ее пухлые губы жалко задергались, в глазах появились слезы.
– Отстань!
Семен выбежал на улицу и быстро пошел в рыбный порт. Но частый топот Лизиных каблучков неотступно следовал за ним. Она всхлипывала и говорила одно и то же:
– Я же знаю, тебе так тяжело…
– Отстань!
– Ты бы не сказал такое Синельникову, кабы не драка.
Семен остановился:
– Дура ты. При чем тут драка? Такие, как Синельников, жизнь нашу обкрадывают. Пойми ты.
– Я понимаю. Только ты не прогоняй меня.
Она прижималась к нему, обнимая его за шею, и шептала:
– Не прогоняй меня, Сеня…
Он вдруг обнял ее и поцеловал в губы.
– Ничего ты не понимаешь. – Поцеловал снова и рассмеялся. – Дура ты, Лизка… Но хорошая и умнее меня.
6
Квартиру Воронов получил на втором этаже с балконом, с видом на море. Он купил кое-какую мебель: диван, стулья, два стола, шкаф для одежды, – но все это куда-то растеклось по углам, и обе комнаты казались пустынными и неуютными. И пахло в них, как на складе, – известью, клеем и чем-то похожим на жженую резину, должно быть, от новой мебели. И все-таки это была его квартира, первая в жизни. Она казалась ему непомерно большой, со множеством дверей, раковин, конфорок. И Воронов впервые почувствовал себя богатым.
А еще он купил пианино Приморской фабрики, тяжелое, как сейф, с глуховатым звуком, но мягким и приятным. Почти все накопленные на Камчатке деньги он пустил в расход и испытывал теперь некоторое облегчение. «В отпуск туда не поеду – не на что. Бросаем якорь здесь. Точка…»
За этими квартирными хлопотами пришло и душевное спокойствие. Хоть женитьба не состоялась, зато квартира есть. Тоже неплохо.
На новоселье нагрянуло много гостей. Пришел и Юпо, и Синельников с Лукашиным, и начальник производственного отдела Зеленин, и Мишка Забродин вместе с Катей, к удивлению Воронова. Но главное, пришел старый друг Воронова – Володька Терехин, тот самый Володька, с которым они хлебали армейский суп из одного котелка и который теперь стал вездесущим дальневосточным журналистом – он и корреспонденции пишет, и очерки, и черт знает чего только не пишет.
После нескольких шумных тостов, когда за столом стало оживленно и говорили кто во что горазд, Терехин потянул за собой Воронова, прихватил бутылку, и они вышли в обнимку в соседнюю комнату.
– Ну вот, старик, мы с тобой снова вместе. Встретились на краю земли. – Терехин поставил бутылку на стол и взял Воронова за плечи. – Дай-ка я на тебя погляжу.
– А ты вроде еще длиннее стал, – сказал Воронов, улыбаюсь. – И уши у тебя будто отросли.
Терехин ощупал руками свои большие оттопыренные уши, беззлобно засмеялся:
– А ты все такая же язва! Эх, старик! Сегодня с рыбаками прихожу с моря, устал, как черт. Думаю,
