– Поменьше пить надо, – сказала Надя.
– Эх, не до пиву – быть бы живу, – переиначил пословицу Волгин, подошел к столу, зачерпнул полложечки питьевой соды и проглотил, запивая водой из чайника. – Вот теперь мое питье.
– Слушай, решать надо с семенами… Пока не поздно, – сразу приступил к нему Егор Иванович. – Не то все звеньевые откажутся сеять…
– Ты что, Егор, в себе? Весна на дворе, а ты семена бракуешь. Где я тебе их возьму? – Волгин с печальным укором смотрел на Егора Ивановича.
– Да всхожесть у них низкая! Мало их, понял? Чего ж мы их без толку бросать будем?!
– Ну, а если лучше нет?!
– Доставать надо.
– Послушай, кум, ведь мы еще осенью доложили, что с семенами все в порядке. Ну как мы теперь заявимся в райком?
– А я предупреждал вас.
– Дело не трудное, предупредить-то. А дальше что?
– В райком надо ехать, – сказала Надя. – Помогут.
– Да вы что? Опозорить меня хотите? Ославить на весь район? Спасибо, кум. – Волгин обиженно отвернулся к окну и заложил руки за спину.
– Куда ж деваться? – хмуро отозвался Егор Иванович.
– Сейте теми, что есть… Не первый год.
– Так не пойдет. Это ж так мы хорошее дело загубим и ничего не заработаем. Да и другие звеньевые откажутся.
– Они, пожалуй, правы, – неожиданно поддержал Егора Ивановича Семаков. – Придется ехать…
Волгин обернулся. Семаков выдержал пристальный взгляд председателя, и чуть заметная усмешка тронула его губы.
– Ну что ж, поедем, – сказал Волгин.
Уходили от Волгина все вместе, но в сенях Семаков замешкался и вернулся:
– Я зашел тебе сказать: эти автономщики там, в правлении, устроили что-то вроде бунта. Я, конечное дело, в райком сообщу. Это моя обязанность. Надеюсь, ты поймешь правильно.
– Валяйте… Мне все равно.
7
А через неделю пришел вызов из райкома. Поехали на лошади – снегу много подвалило, дороги замело. Запрягли в санки гнедого жеребца, а в пристяжку ему бегунца вороного: полсотни верст – не шутка. Оделись потеплее в шубы да в тулупы да еще медвежью полсть прихватили. Волгин, Семаков и Надя уселись в задке, а Лубников пристроился в передке на скамеечке – правил.
В тайге заносов не было, и санки скользили легко по накатанной дороге. Певучее поскрипывание подрезов да частые восклицания Лубникова мешали Волгину собрать свои отяжелевшие мысли – перед поездкой он выпил стаканчик для сугрева. И теперь эти мысли разбредались, точно овцы по выгону.
– Эй, ходи, манькой! Н-но! – ежеминутно покрикивал Лубников на гнедого рысака, дергая вожжами и похлопывая шубными рукавицами.
– Перестань зудить-то, – не выдержал наконец председатель.
– Ай обидел чем? – насмешливо спросил Лубников.
Волгин промолчал. Он все думал о совещании в райкоме. «Бобриков меня поддержит. Андрей Михайлович свой человек. С агрономшей я сам разделаюсь – зелена еще тягаться со мной. А вот как Песцов выступит? Человек новый, неопределенный… И сам, старик, сурьезный больно… Ежели уж подцепит, так поволокет… Трактор! Фук-фук-фук. А ежели не подцепит, так и промолчит. Все дело в том – подцепит или не подцепит?..» Так и не решив этого вопроса, «подцепит или не подцепит?», Волгин задремал. Очнулся он уже на полпути, когда подъезжали к переправе через реку Бурлит. Впрочем, переправа была здесь летом, а теперь лежал обычный санный путь по льду. На берегу стояла одинокая изба перевозчика-нанайца. Она была так сильно завалена снегом, что издали походила на сугроб. Здесь остановились покормить лошадь, обогреться.
Встретил их старик Арсе, молчаливый и строгий, как бронзовый бог. Он поставил на стол талу – мелко наструганного мороженого тайменя, заправленного уксусом и луком; таежные люди знают, что это за чудесная закуска – свежая, розовая, она холодит и тает во рту. При виде полной чашки талы Лубников крякнул от удовольствия, распахнул тулуп и вынул бутылку самогона. Семаков строго покосился.
– Откуда?
– Понюхай и определи, – Лубников насмешливо протянул бутылку Семакову. – Ты ж у нас нюхатель.
– Чего там определять-то! И так за полверсты разит, – отозвался Волгин. – Торба снабдила. Ее рукоделье. Кислым шибает.
– Вас вместе с Торбой связать бы по ноге да пустить по полой воде, чтоб закон не нарушали, – сказал Семаков.
– Эх ты, парторг! Ты только и смотришь за тем, чтобы чего не нарушили… Ты что, милиционер, что ли? Разве этим ты должен заниматься?
– А чем? Может, подскажешь? – Семаков насмешливо глядел на Лубникова.
