на этот раз. Продажа поросят – штука вынужденная, – думал Стогов. – Всему виной эта ранняя кукуруза. И меня черт попутал, увлекся я. Да еще приказывал в пойме сеять, на лучших землях. А там и сыро и холодно… То-то и оно, крепки мы задним умом. Так ведь и мне приказывали! Авторитеты нашлись, утверждали, ранний сев – открытие! Передовая точка зрения… А там соревнуйся, жми – кто скорее оправдает ее. Так что если и была ошибка, так не моя, а наша».
По этой причине Стогову и не хотелось судить строго Волгина – вызывать на бюро и отматывать ему на полную катушку. Потом мог и скандал выйти на бюро. Песцов-то был против ранней кукурузы. Так что лучше не затрагивать этот вопрос. Пускай там на месте решают.
Стогов позвонил в «Таежный пахарь» и сказал Семакову:
– Соберите партсобрание и продрайте Волгина… с песочком. Но объявлять не больше выговора… Понял?
– Не могу, Василий Петрович. Он трое суток пластом лежит. И неизвестно, когда встанет.
– Что с ним?
– Да то же самое. Опять почки.
– Тогда другое дело… Придется председателя вам подбирать.
– Есть! Когда прикажете кандидатуру высылать?
– Да ты меня не так понял… Мы сами подберем вам кого следует.
– Понятно, – сказал упавшим голосом Семаков.
– Вот так, – Стогов положил трубку.
«Сам метит в председатели, сам, – подумал Стогов. – Но с таким ноне далеко не ускачешь».
Давно уж Стогов подумывал о том, кого послать председателем, если Волгин свалится. И всегда останавливался на Песцове. Его, и только его по всем признакам. У него и образование подходящее, и с людьми поработал – три года уж в райкоме. И сам когда-то просился в председатели – затем и приехал из города. А главное, главное… не тот он человек для райкома. Он и не глуп… И продвинуться успел до второго секретаря… И все-таки не тот.
Нельзя сказать, чтобы Стогов относился к нему с предубеждением… наоборот, он его и в райкоме оставил, и поддерживал, и продвигал. Но единомышленника из него так и не сделал. Не из того теста он, что ли, затворен? Или просто не дозрел, не дошел, так сказать, до стиля.
Находясь с ним, Стогов часто испытывал какое-то странное беспокойство – как будто этот зрелый муж того и гляди оглушит тебя четырехпалым свистом. Не было в нем надежной ровности успокоившегося человека, которая необходима для партийного работника. Это не та успокоенность, что присуща инертным людям, – нет, это спокойствие приходит от уверенности в себе, от зрелости, от убежденности в правоте своего и нашего дела. Вот чего Песцову не хватает! Он мечется, он рыскает. И в этом смысле он не надежен. Пусть дозревает на низовой работе.
Но как ему это предложить, чтобы он не обиделся? Как убедить его, что надо идти в колхоз?.. Задача.
– Маша, как только появится Матвей Ильич, сразу посылай его ко мне, – наказал Стогов секретарше.
Песцов появился в райкоме к вечеру – небритый, запыленный, в забрызганных грязью резиновых сапогах ввалился он в кабинет Стогова и сразу на диван:
– Что у вас за пожар? Вы уж и передохнуть не даете. Полтораста километров отмахал: и на машине, и на лодке, и на тракторе, и верхом, и пешком… Легче на край света съездить, чем в наш леспромхоз.
Песцов трое суток ездил по дальним участкам леспромхоза и досрочно был отозван Стоговым.
– Да вот соскучились по тебе… – ответил Стогов. – Бюро хотим собирать.
– По какому вопросу?
– Сенокос начался. Но об этом после. Как наши лесорубы?
– Все так же… И лес калечат, и людей мучают.
– Ты опять за свое?
– Это уж, извините, не мое, а наше… Расследовал я один печальный случай. По весне жена умерла у кузнеца на «Горном». И обвиняли фельдшера. А фельдшер тут ни при чем.
– Кто же виноват?
– Мы с вами, Василий Петрович.
– Любопытно! – Стогов встал из-за стола, подсел к Песцову на диван. – Не часто приходится слышать, как тебя обвиняют в смерти. Ну, ну?!
– Аппендицитом заболела… Вроде и болезнь пустяковая… Везти на операцию – дороги нет. А река вскрылась. Трактор послали… Уложили на волокушу больную да фельдшера. Сквозь тайгу день и ночь – сутки прочь… А на вторые сутки она и скончалась на этой самой волокуше. Так при чем же здесь фельдшер?.. Девчонка двадцати трех лет! Это мы виноваты. Дороги до сих пор не построили. А люди живут там уже десять лет!
– Да, Матвей! Временная трудность, – вздохнул Стогов.
– Для нас с вами, Василий Петрович, временная трудность. А для кузнеца какая же она временная?
– Н-да… – Стогов откинулся на спинку дивана, закурил.
Песцов, подперев подбородок, смотрел на свои забрызганные грязью сапоги.
– У одного народа, кажется у немцев, есть хорошая пословица – дороги определяют степень культуры и
