кармана гривенник, отдал. В расчете, говорю, Игнат Павлович. По копейке на трудодень, ты больше и не даешь.
Все снова загоготали.
– А бронзовые кольца все ж таки отлил.
– Ты лучше скажи, как на Бутусова в суд хотел подавать? – спросил Конкина Лубников.
– Я его Кулибиным обозвал, – стал услужливо пояснять Бутусов. – Ну, пацаны и подхватили: «Кулибин, Кулибин!» Он так обиделся – жалобу в правление написал. В суд, говорит, подам. За оскорбление личности. Ну там ему шепнули: «Темнота! Кулибин – великий механик».
– А он?
– В район ездил… – ухмыльнулся Конкин. – В своей библиотеке неудобно справляться: а ну-ка врут? А потом жалобу, значит, забрал. Не возражаю, говорю, против Кулибина. Пусть мою кузницу и в квитанциях зачисляют на имя товарища Кулибина.
– Ну и как же? – спросил, улыбаясь, Песцов.
– Волгин отказал. Много чести, говорит. Будь доволен, что пацаны из подворотни Кулибиным тебя зовут.
И снова хохот.
…Один раз ночью шли они с Волгиным домой. Неподалеку от правления, возле пятистенкой избы Торбы, гомонили мужики. А из раскрытых окон вырывались в дремотное небо свист и топот:
А потом нестройно, тягуче запели бабы:
Возле палисадника раздавались иные голоса:
– Что у них ноне – медовуха или самогон?
– Не-е! Спирту привезла Торба. На спиртозавод ездила…
– Намедни в магазине водку чайком назвала. Я ей, говорит, сроду не напиваюсь.
– И мужики с ними, вся компания.
– Вот живут, малина им в рот!
Говорили без осуждения, наоборот, иные с завистью, иные с восторгом.
Отойдя от палисадника на почтительное расстояние, Песцов спросил Волгина:
– Что у них за веселье?
– Да, наверно, курицу зарезали. Торба с фельдшерицей Бочаговой частенько гуляют. Мужики-то у них в колхозе не работают.
– А что ж они делают?
– Да так, все вокруг сельпо да школы околачиваются.
– Кто они такие? Рабочие или колхозники?
– Ни то ни се. В школе дрова рубят. Их Иван Бутусов, муж директорши, вроде при себе держит.
– И много у вас таких приблизительных колхозников?
– Всех не перечтешь. Они для блезиру работают в колхозе. А зарабатывают и на реке, и в тайге – кто плоты гоняет, кто корье пробковое заготавливает, кто клепку ясеня… Приспосабливаются. Жить-то надо. Мужики-то еще выкручиваются. А бабам туго.
– Давно уж не платите на трудодни?..
– Оно кому как. Вот бригадирам, учетчикам, охранникам платим. А теперь еще и механизаторам, звеньевым. Остальным прочим – нет. Не хватает. Ведь у нас одних охранников да объездчиков сорок человек.
– Кто у вас пьет? Больше все эти полуотходники?
– Да все пьют.
– От какого же богатства?
– Какое там богатство! Пьют из озорства… Чтоб не работать. Зерно воруют да самогон гонят.
– Но есть же охранники!
– Они сами и воруют.
– Так распустите их.
– Тогда и вовсе все растащат. Село большое, а поля-то аж до Уссури тянутся. Не-ет, избаловался народ. Работать не хотят. Лодыри…
– Но ведь им не платите?!
– Конечно, какая там плата… – охотно соглашался Волгин.
– Какой же выход?
– Торговлю открывать надо.
