клетчатой рубашке с закатанными рукавами, размахивал перед ее лицом руками и говорил возбужденно:
– Нечего его агитировать. Он просто саботажник. Мы с ним по-другому поговорим.
– Как это вы быстро решаете!
– Что значит – вы? Мы – это правление.
– Чего это вы расшумелись? На дворе слышно, – сказал Песцов, входя.
– Ну ладно! Я пошла. – Надя перекинула через плечо парусиновую планшетку и направилась к двери.
– Куда?
– Агитировать одного комбайнера. Не хочет на комбайне работать. – Надя усмехнулась. – Не выполняет решения правления.
– Он просто саботажник. Лодырь, – повторил свое Семаков.
– Да? – Надя искоса взглянула на Семакова. – А я все-таки схожу.
– Погодите, я тоже с вами, – Матвей вышел вслед за Надей из правления.
– Что это за комбайнер? – спросил он ее на улице.
– Лесин по фамилии. Инвалид. Лет двадцать проработал в МТС трактористом-комбайнером, а осенью к нам пришел. Ну и обидели его. Трактора не дали. А теперь он в комбайнеры не идет. А уборочная не за горами.
– Как же это случилось?
– А так же, как все здесь случается, – с горечью ответила Надя.
Изба Лесина стояла с краю, на том порядке, с которого начиналось село. Изба большая, но уже заметно осевшая наперед. Она смотрела окнами в землю так, словно глубоко задумалась о цели своего существования. В левом углу почти пол-избы занимала огромная глинобитная печь, такая же старая, как сама изба. Печь тоже осела, только задней частью, и теперь похожа была на бегемота, разинувшего черную пасть. Под печью стоял высокий сруб из пожелтевшей, словно бронзовой, лиственницы – подпечник. Песцов еще не видел такой диковинной печи и с любопытством разглядывал ее.
За длинным непокрытым столом на широких скамьях сидела вся многочисленная семья Лесиных. Вместе с хозяином курила толстые цигарки сама Лесичиха – пожилая женщина с худым смуглым лицом. У молодой хозяйки на руках двое детей, за столом сидело еще трое ребятишек в коротких замызганных рубашонках; они раскрашивали нарисованные домики и деревья в невообразимые цвета.
– Здравствуйте, хозяева!
– Здравствуйте! Гостями будете.
Хозяин встал со скамьи и, сильно припадая на правую ногу, подал Песцову и Наде по табуретке. Сели. К Песцову подошла худая дымчатая кошка; она вопросительно смотрела на него и вместо мяуканья издавала какие-то скрипучие отрывистые звуки.
– Странная у вас кошка, – сказал Песцов. – Не мяучит, а крякает.
– Ей в субботу сто лет. Небось закрякаешь, – отозвалась старуха.
– А печке? Тоже небось под сотню?
– Без малого семьдесят. Она избе ровесница. Да что избе? Селу! – Лесичиха тихо посмеивалась, обнажая щербатые зубы. – Когда ее сбили, то потолка еще не было. Четверть водки на ней роспили. Вот и стоит.
На лице хозяина тоже появилась какая-то тихая, застенчивая улыбка.
– Не передумали насчет комбайна? – спросила Надя.
– Нельзя мне сейчас браться. А ну-ка погоды не будет в уборочную? Чего я на нем заработаю? А у меня вон ртов-то сколько.
– Так ведь не вы же один сядете на комбайн, – сказал Песцов.
– Оно конечно. Только у других комбайнеров тракторы есть. А мой отобрали. Я бы теперь сколько трудодней на нем заработал! Мне бы и простой не страшен был.
– Как же это у вас отобрали трактор? – спросил Песцов.
– Я ремонтировал комбайн в РТС. Но комиссия с приемкой комбайна запоздала. А тут посевная началась. Приезжаю в колхоз, а мой трактор «Беларусь» уже другому отдали – Петру Бутусову.
– Это брат Ивана? – спросил Песцов Надю.
– Да.
– И вместо «Беларуси» дают мне старый «ДТ-34», – продолжал Лесин. – А мне на «ДТ» работать нельзя: у него тормозные муфты под правую ногу… А у меня, видите, – нога-то правая не годится. Чего ж вы мне, говорю, даете? А не хочешь этого, отвечают, ничего не получишь. Так я и остался без трактора.
– Но вы должны были требовать, настаивать, – сказал Песцов.
– Он у нас не говорок, – махнула рукой Лесичиха, добродушно посмеиваясь. – Где уж ему!
– Не мне тягаться с Бутусовыми, – сказал Лесин.
– А если вам предложат гарантийный минимум в случае непогоды, согласны? – спросила Надя.
