любит, а он мне: «Не возражаю. Но почему вы директиву не выполнили?» – «Вы крестьянством занимались?» – спрашиваю. «Никогда в жизни». – «Откуда вы, извиняюсь?» – «А с Красной улицы». – «Понятно». – «Ну, раз вам понятно, тогда зайдите завтра к нам. Один придете, раз вы такой понятливый». И просидел я у них две недели. На мое счастье, вся гречиха, посеянная другими по холоду, пропала. А моя как на опаре поднялась. Меня и выпустили. «Извините, говорят, производственная ошибка. Можете работать». Я на другой же день собрал свои манатки и уехал вместе с женой и ребенком.
– По шахтам, по леспромхозам мотался… А после войны опять к земле потянуло. Что ни говори, крепко она держит нашего брата, за самую душу.
Прилег Иван Черноземов уже за полночь в сенях на деревянной кровати. И приснился ему дивный сон. Будто на всей Руси хлеба поспели. И по его родной Земетчине, вдоль всего сельского порядка от избы к избе старики пошли. Возле каждой избы останавливаются, стучат подожками в наличники, окликают: «Эй, Иван, не спишь? Жать пора!» – «Не сплю, тятя!» – отзывается Иван. И вот будто входит к нему в сени отец в белой рубахе, босой. Садится на край кровати: «А ну-ка, покажи, что за хлеб уродился на твоем Косачевском мысу? Вставай, пойдем!» – «Да ведь это далеко, тятя… Аж на Дальнем Востоке, на краю земли». – «Раз далеко, вставать пораньше надо. Чего ж ты прохлаждаешься?» – «Да я и не сплю вовсе». – «Идем!»
И вот вышли они вместе с отцом в поле… А кругом такая благодать! Во все стороны лежит степь, вся светло-желтая от созревшей пшеницы, от жухлой поникшей травы; струится сквозь легкую синеватую испарину земли этот мягкий солнечный свет, и кажется издали, что это вовсе не подкрашенный солнцем парок, а тихо падающие на землю золотистые зерна. И не видно ни дымных заводских труб, ни сел, ни одиноких путников. Только дорога, бесконечная, как степь, дорога, и куда ни глянешь, все падает и падает золотистая пороша зерна. «Видишь, какое добро приспело, а ты спишь… Эх, Иван!»
Черноземов очнулся, как от испуга; с минуту приглядывался: не светит ли сквозь щели солнце? Потом высунулся в дверь – зябко обдало утренней прохладой. «Роса сильная, значит, денек будет хороший, – отметил радостно Черноземов. – Солнце еще не встало. Успею». В избе возле печки уже суетилась хозяйка.
– Собери-ка мне чего поесть в сумку. Я в момент обуюсь и пойду.
– Господи! – всплеснула та руками. – В эдакую рань-то! Подожди… Позавтракаешь, а там на машине подбросят.
– Не велик барин на машинах-то разъезжать. Небось и пешком дойду.
Черноземов сердито засопел, натягивая сапоги. Перечить было бесполезно, и хозяйка, печально вздохнув, стала укладывать дневную провизию в сумку.
Утром после разнарядки Песцов и сам поехал туда, на Косачевский мыс, верхом на Буланце. В лощине, возле Солдатова ключа, он встретился с Лубниковым. Тот пас табун. Увидев Песцова, Лубников еще издали крикнул:
– Покурим, Матвей Ильич?
– Давай!
Лубников лихо подскакал:
– Моего самосаду. До печенок продирает.
Свернули по цигарке.
– Далече путь держите? – спросил Лубников.
– На Косачевский мыс. Там ячмень подошел. Думают нынче жать.
– Это поле Черноземова… Он там дневал и ночевал.
– Один, что ли?
– Подручный у него, тракторист. А теперь вот еще и Лесина взял к себе в звено.
– А почему от комбайна Бутусова отказывался?
– Бутусов не той породы… Этот все напоказ любит.
– А Черноземов?
– О, энтот мужик лют – он теперь за кажным колоском гоняться будет. Отрыжка капитализма, как сказал Семаков.
– Уразумел! За лошадьми поглядывай… В овсы поперли. – Песцов хлыстнул Буланца и помчался прочь.
Поле Косачевский мыс лежало на горбине высокого увала. Песцов поднялся по распадку, заросшему мелким шиповником, и выехал на дорогу.
«А места здесь в самом деле косачиные, – думал Песцов, оглядывая одинокие стога, разбросанные вдоль распадка; за ними начиналось желтое, широкое поле ячменя. – И зерно есть, и главное – стога, где тетерева любят табуниться. Надо осенью сюда заглянуть с ружьецом».
С краю поля, у дороги, выстроились три комбайна, два самоходных, один прицепной, с трактором; тут же сидели тракторист и комбайнеры, среди них Лесин, Черноземов – плотный широкоскулый мужчина в гимнастерке, Петр Бутусов и тракторист – молоденький паренек в ковбойке.
– Ну как? – спросил Песцов, спешиваясь. – В чем задержка?
– Роса была сильная… Влажновато малость. Плохо вымолачивается по росе-то, – сказал Черноземов.
– Ишь вы какие разборчивые! – усмехнулся Песцов. – Небось раньше и по дождю жали.
– Так то раньше.
– Все ж когда думаете приступить?
– Думаем двинуть, – отвечал за всех Черноземов, вороша колосья. – Спелый…
