Песцов вошел в ячмень, потрогал колосья:
– Да, косить можно. Когда третий комбайн подогнали?
– Только что.
– Вы же не хотели его брать?
– А кто нас слушает, – хмуро ответил Черноземов.
– Значит, вы вроде на помощи у соседа? – спросил Песцов Бутусова.
– Мне все равно… Где бы ни работать.
– А где ваш копнильщик? – обернулся Песцов к Лесину.
– Без него обойдусь, – ответил Лесин.
– Как? На вашем комбайне, с прицепным копнителем?
– А я приспособился, – Лесин застенчиво улыбнулся и заковылял к комбайну. – Гляди! Изготовил я две тяги… Первой сбрасываю солому. Р-раз – и готово! А вот этой тягой закрываю копнитель.
– Ну, ребятки, двинули! – весело сказал Черноземов. – Бутусов, ты начинай с этого краю. А ты, Лесин, в тот конец давай. А я начну отсюда.
Черноземов вытянулся, как ротный на смотру, и сказал торжественно:
– Ну, Матвей Ильич, с хлебом!
– С хлебом! – сказал Песцов.
Потом взревели моторы, застучали, застрекотали ножи и побежали колосья по транспортерам.
Целый день мотался Песцов в седле; был и в пойме, и на кукурузе, которую подкармливали звеньевые, с пастухами обедал на отгонах, часа три метал стога. Пропотевший, усталый, но довольный и хорошим днем – началом жатвы, и погодкой безоблачной, и работенкой, от которой лопатки на место встали, Песцов возвращался домой.
Переходя Солдатов ключ, Буланец остановился и начал пить. К переезду подкатил грузовик с полным кузовом ячменя. Шофер высунулся из кабины:
– Матвей Ильич! Там у Черноземова на поле скандал.
– Что такое?
– Звеньевой с Бутусовым не поладил. С поля гонит его.
– Что за черт! – Песцов заторопил Буланца. Тот упрямился, не шел в обратную сторону. Песцов огрел его плеткой и рысью свернул в знакомый распадок.
Поле Черноземова отсюда, от дороги, словно полысело теперь, и сквозь желтизну жнивья проглядывала серая земля. Сжато было много, но один комбайн стоял в стороне. К нему-то и направился Песцов, а от дальнего, тоже остановившегося комбайна бежал Черноземов.
– Что случилось? – спросил Матвей Петра Бутусова.
– Он, сукин сын, половину зерна в землю втаптывает! – кричал, подбегая, Черноземов. – Чешет на полной скорости, как на пожар. Смотри, какое жнивье высокое.
– Так ведь показатели давать надо, – пытался оправдаться Бутусов.
– На черта мне твои показатели! – крикнул опять Черноземов. – Он с этими рекордами колхоз без зерна оставит, а меня – без зарплаты. Не нужен мне такой помощник. Смотри, что он делает! Смотри! – обращался Черноземов к Песцову и показывал на жнивье.
– Дело ясно, – сказал Песцов. – Я позову агронома. Завтра утром она определит потери. Платить будет он.
– А не рано ли распоряжаетесь? – угрюмо спросил Бутусов.
– Не рано, а поздно!.. За подобные рекорды давно уже надо бить.
– Утром будет у вас агроном. Обязательно! – сказал, прощаясь, Песцов Черноземову.
«От такого геройства я постараюсь избавиться, – думал Песцов на обратной дороге. – И тут выходит – закрепление полей необходимо. Снимешь большой урожай со всего поля – и получишь больше. Пусть они и ломают голову. Быстро слишком жать – не доберешь, потери большие; медленно жать – перестоится хлеб, начнет осыпаться… Вот и думай, кумекай, как жить? Хоть раздельным способом, хоть прямым комбайнированием. Какой для тебя выгодней, тот и есть передовой. Соображай, работай головой. Хватит на дядю рассчитывать».
В распадке у Солдатова ключа Песцов встретил Лубникова с табуном. Он спешился и передал повод Буланца Лубникову:
– Забери его.
– А ты как же, Матвей Ильич? Пешком?
– Подожду на дороге вечернего молоковоза. Мне на отгоны съездить надо.
– Что так? Аль седалище натер?
– Лошадь утомилась. А туда километров десять, не меньше.
– Ну, знамо. В машине оно способнее, чем в седле… Там подушечки мягче.
– Давай без комментариев.
