подойдя ближе, увидел на груди боевика две сочащихся кровью огнестрельные раны, оставленные крупнокалиберными пулями снайперов «Альфы». Пулемет боевика – такой же, – как на блокпосту «ПК» с ленточным питанием, только не на станке, а на сошках, – валялся рядом с телом. А вот снайперской винтовки поблизости не оказалось. Ватутин понял, что пулеметчик был всего лишь огневым прикрытием снайпера. Он жестом подозвал к себе бойцов и, указав пальцем вверх, выразительно посмотрел на потолочное перекрытие между этажами.
По его команде бойцы бросились обратно по коридору к центральной лестнице. Сам же Ватутин, сбросив тяжелые спецназовские ботинки и оставшись в одних носках, бесшумно проскользнул к запасной лестнице пожарного выхода и быстро взбежал по ней на четвертый этаж. Коридор был пуст. Каждую секунду ожидая выстрелов, Ватутин заглянул в ближайшее к лестнице помещение – никого. Зато из противоположного конца коридора донесся топот приближающихся шагов. Не опуская автомата, Ватутин резко развернулся на шум – к нему навстречу спешили поднявшиеся по центральной лестнице бойцы. Жестами приказав товарищам обследовать выходящие в коридор помещения, Ватутин нырнул в комнату, откуда, по словам дозорных, стрелял чеченский снайпер. Наблюдатели не ошиблись – на полу тускло отблескивала свежая винтовочная гильза. Но куда тогда делся стрелок? Ушел, оставив пулеметчика прикрывать его отход? Вряд ли. Обычно снайперы не расстаются со своим боевым охранением. Разве только после того, как сняли пулеметчика. Но как он смог выбраться, ведь обе лестницы были блокированы? Немыслимо!
Ватутин вызвал по рации снайперов своей группы:
– «Грачи», доложите обстановку.
– Все тихо, командир, – последовал немедленный ответ.
– Движение в здании?
– Только вы трое. Больше никого.
В комнату заглянули осматривавшие соседние помещения бойцы:
– Чисто, командир. Проверили весь этаж – никого. Как сквозь землю, гад, провалился.
Ватутин не ответил. Его взгляд уперся в шахту вентиляционного короба, в которой на высоте человеческого роста зияла полуметровая дыра. Подойдя к шахте, он запустил в дыру руку и вытащил наружу привязанный к стальной арматуре пятнадцатиметровый капроновый трос.
– Вот и ответ, – повернувшись к бойцам, он показал им конец вытащенного из шахты троса.
– Как же он туда пролез? – удивился один из «альфовцев», разглядывая пробитую в вентиляционной шахте дыру. – Тут и без оружия-то не втиснуться, а уж со снайперской винтовкой...
Вместо ответа Ватутин снова опустил глаза в пол. Он уже знал, что там увидит, и вскоре, обнаружив то, что искал, подозвал к себе своих бойцов.
– Вот это да, – присвистнул один из них.
– Сучка, – резко выдохнул другой, разглядывая оставшийся на штукатурке отпечаток подошвы женской кроссовки тридцать шестого размера.
– Стой! Ты кто?! – внезапно раздался снаружи требовательный окрик.
– Не стреляйте, дядя! – прозвучал в ответ тонкий, совсем еще детский голос.
Оттолкнув в сторону оказавшихся на пути бойцов, Ватутин бросился к окну и, увидев возле здания чеченскую девушку, а напротив нее одного из своих бойцов, истошно крикнул:
– Держи ее, это снайпер!
Но было уже поздно. Чеченка распрямилась подобно пружине, швырнув в спецназовца прижатую к животу гранату. В ту же секунду грянул взрыв. Бойца «Альфы» отбросило в сторону. Чеченка с завидной прытью рванулась вперед. Но Ватутин уже поймал ее на мушку своего автомата и в следующее мгновение нажал на спуск. Автоматная очередь хлестнула ее по спине. Хрупкая женская фигурка переломилась и, рухнув на землю, осталась лежать неподвижно.
Ругая себя последними словами за нерасторопность, Ватутин бросился по лестнице вниз. Командира «альфовцев» захлестнула ярость. Подбежав к застреленной им чеченке, Ватутин резко перевернул ее на спину. На него уставилось совсем еще молодое девичье лицо с остекленевшими холодными глазами.
Стиснув зубы, Ватутин застонал:
– Тебе бы детей рожать, а ты что наделала?
Разорвав ворот платья чеченки, он оголил девушке правое плечо. И тут же новая волна ненависти захлестнула его с головой. Все правое плечо чеченки и верхнюю часть ее по-детски маленькой груди покрывал сплошной желто-лиловый синяк, набитый прикладом снайперской винтовки. Ватутин поднялся в полный рост и с презрением плюнул на лежащий у его ног труп:
– Тварь.
Ненависть к снайперу-убийце вытравила в нем на мгновение вспыхнувшую жалость. И не, глядя больше на застреленную им террористку, Ватутин зашагал к своему погибшему товарищу...
– Собаке собачья смерть, – произнес в заключение Чигорин, выслушав его рассказ. – Знаешь что, Сашка. Давай выпьем за парней настоящих, которые жизни свои положили, чтобы остальные люди жили, любили, детей рожали. И за то, чтобы сволочи всякой на свете меньше стало!
– Хороший тост, – кивнул головой Ватутин. – Только за это кофе как-то не пьют.
– А кто говорит про кофе?
Чигорин сноровисто отпер сейф, нагнулся и вытащил с нижней полки из-под стопки бумаг непочатую бутылку водки, а из ящика письменного стола – пару вставленных друг в друга пластиковых стаканчиков. Вскрыв бутылку, он до половины наполнил стаканчики и протянул один из них Ватутину:
– Давай.
Они молча выпили, и Чигорин, завинтив бутылку, спрятал ее обратно в сейф. Затем, отхлебнув из чашки изрядно остывший кофе, он обратился к Ватутину:
– Слушай, а ты нашего шефа давно знаешь?
– С 98-го года, – не задумываясь, ответил Ватутин.
– Давно, – покачал головой Вадим. – Мы с ним только в 2000-м познакомились. – И тут же снова вскинул взгляд на Ватутина. – А вы где познакомились?
– Здесь, в Москве. На одной операции.
– Расскажи, – не унимался Чигорин.
Но Ватутин отрицательно покачал головой:
– В другой раз.
Воспоминания о погибшем в Грозном товарище, в смерти которого Александр чувствовал свою вину, вновь вскрыли так и не зажившую рану в его душе.
15. Востряковское кладбище, Москва
Стоя в задних рядах траурной процессии, Алексей Бельков наблюдал, как очередной друг или знакомый покойного академика Корчагина произносит свою прощальную речь. Вокруг – слева, справа и впереди толпились многочисленные коллеги, ученики и просто друзья Корчагина. Бельков никак не ожидал, что прощальная панихида окажется столь многолюдной. Никого из присутствующих, кроме Ирины, стоящей возле свежевырытых могил, да вездесущего полковника Егорова, Алексей не знал, и это было плохо, так как некому было задать интересующие его вопросы.
Выступающего сменил другой человек, худощавый, спортивно сложенный, хотя уже и немолодой, мужчина с короткой приметной бородкой. Темный галстук с явно перетянутым узлом смотрелся на нем откровенно чужеродно. Чем-то, скорее всего решительным, твердым взглядом, он напоминал полковника Егорова. Хотя Алексей готов был биться об заклад, что этот человек не из госбезопасности. Поджарый мужчина встал перед гробом с телом Корчагина, взглянул на Ирину и сочувствующе кивнул ей. Так делали многие, но только ему Ирина ответила кивком благодарности. «Она знает его!» – сообразил Бельков.
– С Константином Александровичем судьба свела меня двадцать пять лет назад, – начал тот. – И я благодарен ей за то, что свои лучшие годы я проработал бок о бок с этим человеком. Я никогда не относился к Константину Александровичу, как к начальнику, хотя почти десять лет проработал в его КБ. Он стал для меня гораздо большим. Он стал Учителем. Учителем, как в науке, так и в жизни...
Слова незнакомца заинтриговали Белькова, и, наконец решившись, он обратился к своему соседу:
– Кто это сейчас говорит?
– Профессор Лобанов, – ответил сосед, невзрачный плешивый мужичонка в длинном не по росту
