одно целое. А единственную дверь, ведущую в помещение сельсовета, напротив, упразднили, так что попасть в «клуб» можно было теперь, только пройдя через библиотеку.
В ожидании кинопередвижки, не успевшей еще приехать из Телави, люди толпились во дворе. Было шумно, со всех сторон слышались немолчный говор, взрывы смеха, сыпались острые и меткие, а порой и пресные шутки.
Шакрия шнырял в толпе и давал руководящие указания своим сверстникам: билеты будут продавать, как и в прошлый раз, через окошко читальни. Надо быть наготове.
От группы преподавателей, беседовавших на краю двора, возле штабеля дров, отделилась Русудан; она пошла навстречу Максиму, показавшемуся в воротах.
— Что это ты второй день убиваешься над кукурузой? Сегодня домой даже не заглядывал — не проголодался разве?
— Откуда ты знаешь, что не заглядывал? — улыбнулся Максим.
— Обед, что я для тебя оставила, так и стоит нетронутым на столе.
— Вот и ошиблась, я только что съел его вместо ужина. Еще вкуснеё показалось. А вчера знаешь, Русудан, где я был?
— Конечно, знаю. Кукурузу нашу пропалывал.
— Вот и не угадала.
— Как, ты не мотыжил вчера кукурузу?
— Мотыжил, да не здесь, а в Лапанкури.
— Что тебя в Лапанкури занесло, Максим?
— Помнишь, я рассказывал тебе в прошлом году, как одного чабана-лапанкурца по соседству с нами, в горах, покалечил медведь?
— Да, что-то такое припоминаю.
— Зверь отъел у бедняги кисть левой руки, и вскорости вся рука до плеча отсохла. Мы с ним были товарищи — вместе пасли баранту и на туров охотиться вместе ходили. Вчера я навестил его — и чуть не заплакал от жалости. Вижу, несчастный ухватил мотыгу посередке, заправил конец рукоятки под пояс и таким образом пропалывает свою кукурузу. Что было делать — выхватил я у него мотыгу и стал сам полоть. Вчера весь день там провел и сегодня с утра туда отправился. Кончил работу рано, видишь, даже в кино поспел.
Девушка широко раскрыла глаза от изумления.
— Как, Максим, разве ты не промотыжил нашу кукурузу?.
- Что ты, Русудан! Сама тут без меня всем распорядилась, все устроила и меня же спрашиваешь? Я нашел ее уже прополотой, да так чисто, что ни одной травинки не сыщешь, даже на лекарство.
Русудан скрестила руки на груди.
— Постой, постой, Максим… Так это и в самом деле не ты?..
— Да нет же, Русудан! Ведь с первого взгляда видно, что работа сделана не сейчас, а дней пять назад. Я думал, ты позвала полольщика…
— Не до того было, сам знаешь, дел у меня по горло. Но как же так?..
— Чудеса! — Максим глядел растерянно, недоумевающе. — Кому же это взбрело в голову — руки, что ли, чесались?
Взревел автомобильный гудок, два ярких луча ударили в глаза людям. Автофургон, крытый черным брезентом, въехал во двор, и беседующие расступились, чтобы дать ему дорогу.
— Приехали! Приехали! — завопили ребятишки и бросились к клубному окошку, занимать очередь.
Волчком закружился Шакрия, и вскоре его стараниями перед кассой получилась настоящая свалка.
Максим стал тоже пробиваться к окошку. «Сейчас вернусь», — обернувшись, кинул он Русудан.
Люди постарше поддались общему возбуждению — толпа кишела перед библиотечным окном, словно пчелиный рой, облепивший ветку дерева. Давка была неимоверная. На Эрмане, который оказался в самой гуще этого роя, разодрали сверху донизу рубаху. Опираясь о чьи-то плечи, он высунулся чуть ли не до пояса из толпы и, сдавленный телами соседей, беспомощно ворочал головой из стороны в сторону. У Шота шея, казалось, стала еще длинней, чем обычно, но, как он ни вытягивал ее, заглянуть в окошко ему все же не удавалось.
Coco и Отар, пришедшие с опозданием, яростно бросились на эту переминающуюся и колеблющуюся живую стену, но не сумели ее прорвать. Тогда они попытались вскочить на плечи сбившимся в плотную массу людям; Coco поначалу это удалось, но через минуту под ним как бы разверзлась почва, он стал медленно опускаться и наконец исчез, как бычок, засосанный вязкой трясиной.
Раздался чей-то отчаянный вопль, кто-то с силой двинул кого-то в бок, мастера цветистой ругани решили щегольнуть перед всем светом своим искусством — пошла свистопляска…
Девушки, явившиеся без кавалеров, робко стояли поодаль, окончательно потеряв надежду попасть в клуб.
Шофер ловко остановил машину перед другим окошком, оттеснив жаждущих билета к забору. Окно открыли и протащили через него электрические провода. Механик пронес в клуб звуковой репродуктор и присоединил к нему провода, протянутые вдоль стены.
Откуда-то притащили длинные доски с кое-как прилаженными к ним ножками и втиснули между скамьями, уже стоявшими в помещении.
Лили сидела за окном библиотеки и неторопливо, с подобающим достоинством считала билеты, врученные ей для продажи. Ее нисколько не заботили устремленные со всех сторон жаждущие, полные нетерпения взгляды.
Сухощавая, невысокая женщина, учительница местной школы, подошла к Русудан, заговорила с возмущением:
— Слыхала, Русудан? Кто-то увез песок, который мы, педагоги, своими руками просеяли для строительства нового клуба.
Русудан удивленно взглянула на учительницу.
— Кто увез? — поинтересовалась она из вежливости.
— Неизвестно. Полевой сторож говорит, что всю ночь с Берхевы доносился шум автомобильного мотора.
— Не беда, Нуца! — успокоила учительницу Русудан. — Все равно, пока дошло бы до постройки нового клуба, весь этот песок смыло бы половодьем. А так хоть кому-нибудь да пригодится, в дело пойдет.
Подошел Максим — весь растерзанный, с разорванным воротом рубашки и двумя недостающими пуговицами. Он принес два билета и извинился перед учительницей: знал бы, что она тут, купил бы и третий.
— Скорей, Русудан, пройдем в зал, а то все хорошие места займут и придется сидеть на корточках перед самым экраном.
Картина уже шла, когда появился Шавлего. Кинопередвижка была установлена прямо во дворе, против раскрытого окна клуба; механик, склонившись к аппарату, поправлял сместившийся кадр. Помощник его сидел на ящике с лентами, равнодушно прислушиваясь к глухому стуку генератора и тарахтению проекционного аппарата. Мальчишки, не сумевшие проникнуть в клуб, заняли на ветвях деревьев и на крышах все мыслимые позиции, чтобы хоть краешком глаза увидеть экран через окно. Те же из них, кому не хватило места и на галерке, убедившись, что им не дорваться до зрелища, устроили состязание по борьбе.
Шавлего осведомился, где продают билеты, и, когда ему показали на библиотеку, постучал в дверь.
Ответа не последовало.
— Сильней, сильней стучите! — посоветовали ему мальчишки, и Шавлего послушался их совета.
Дверь наконец приотворилась, и в щелку выглянул с угрожающим видом Маркоз. Увидев перед собой Шавлего, он отступил внутрь темной комнаты и извинился:
