тому же до того узкое, что сквозь него и воробей не протиснется. Сырость там такая, что за неделю зерно прорастает.
— Русудан права. Нам необходим амбар, хоть для семенного зёрна.
Председатель даже не оглянулся на Реваза — словно и не слышал, что тот сказал.
— Женщин созвать поручаю тебе, Сико. Скажи Марте Цалкурашвили, пусть будет за старшую. Она уже, должно быть, поправилась. Ну-ка, Тедо, что там у тебя еще?
Рыжеволосый бригадир растерянно заморгал и прочел скороговоркой:
— Сенокос на горе Пиримзиса.
— Да, на это дело не легко будет народ подобрать. Косить умеют далеко не все, а молодежь и не старается научиться. Ну, Эрмана, говори — кто из твоих комсомольцев поедет в горы траву косить?
— Так сразу не сумею сказать. Кто там у нас из ребят умеет косить, ума не приложу. Вот, может, Джавахашвили справится.
— Какой Джавахашвили?
— Дата.
— Это один. Еще кто?
— Coco умеет, сын Тонике, да он не поедет.
— Почему не поедет?
— Откуда я знаю? Не поедет, и все.
— Кому же знать, как не тебе? — нахмурился председатель. — Ты секретарь, комсомольцы — твои.
— Да не поедет этот парень, балованный он.
— Зря мы время теряем — так ничего не выйдет. Надо послать тех, кто ездил в прошлом году.
— А старшим поставим Сабу Шашвиашвили.
— Очень уж сдал Саба, совсем постарел. Куда ему нынче в горы ходить.
— Так назначим Годердзи Шамрелашвили. Он и в прошлом году этим делом ведал.
— Согласен. И уж поручим самому Годердзи косцов подобрать. А ты, Элизбар, повидай завтра Левана и скажи ему от меня, что две большие сноповозные арбы нам сейчас нужны позарез. А ту пару колес, как только покроют кузницу крышей, оттащи к Миндии, пусть сдерет обручи с ободьев и поставит другие, потоньше, а то эти так толсты, что молодые буйволы арбу с места не стронут. Много там заявлений, Тедо?
— Прежде чем мы станем рассматривать заявления, я хочу сам заявить тут, на собрании: на складе мало медного купороса, и надо как можно скорее его достать, чтобы своевременно провести опрыскивание виноградников. С этим необходимо поторопиться, а то как бы не пришлось покупать на стороне. Рыночная цена всемеро, а то и вдесятеро выше государственной. — Реваз с озабоченным выражением лица почесывал свернутой в трубку газетой широкий подбородок.
— А ведь привезли купоросу не мало — куда же он делся? — удивился бригадир первой виноградарской бригады.
— Вот Лео, наверное, знает.
— Лео, Лео! Чего вы все от меня хотите? Может кто-нибудь сказать, что он просил купоросу и я ему не отпустил? Сколько я принял, столько у меня и было. Пока весь не выйдет, я обязан каждому отпускать.
— Вот, Лео, говорят, совсем мало купороса осталось. Куда ушли так быстро три тонны?
— Не забрал же я этот купорос к себе домой! Шашлыка из него не изжаришь и хлеба не испечешь. Ступайте посмотрите — сколько осталось, все там на месте.
Председатель не стал продолжать этот допрос. Он глянул искоса на бухгалтера, сразу же отвел от него глаза и сказал:
— Ладно, пока есть, выдавай. Ну, Тедо, зачитывай заявления.
— А купорос?
— Читать или излагать содержание? — спросил Тедо.
— Как тебе удобней. Впрочем, ты ведь их уже читал, так что можешь пересказывать. Скорее окончим собрание.
— А купорос?
— Купорос у нас на исходе, дядя Нико. Как бы не кончился в самое неподходящее время, — напомнила Русудан.
— О купоросе Лео позаботится.
— Сын Датии Коротыша Автандил просит выделить ему приусадебный участок. — Тедо водил веснушчатым пальцем по строкам. — Говорит, что отделился от отца и хочет ставить свой дом.
— В чьей он бригаде?
— В моей, — поднялся с места Маркоз.
— Как работает?
— Ничего, работает неплохо.
— Удовлетворим его просьбу?
— Надо удовлетворить. Парень стоящий.
— Давай сюда заявление. Дальше!
— Дальше тут акт.
— Какой акт?
— На птицеферме околело от воспаления легких двадцать восемь цыплят. Просят списать.
— Дальше?
— Опять акт.
— А это о чем?
— Опять с птицефермы. Пятнадцать курочек сдохли от гнойного воспаления яичников.
Тихий смех пробежал мелкой рябью по рядам присутствующих.
— Что там у вас случилось, Нато? Что за мор вдруг напал на кур? Врачу не могла сказать?
Женщина средних лет отвернула большую голову к окну.
— Дохнут — что ж я могу поделать? От смерти рукой не загородишь. Вон, посмотрите, в конце акта — подписи и ветврача, и ревизионной комиссии. Давно уж дохнут.
Тедо передал председателю оба акта и взял со стола новый листок с заявлением.
— Ефрем заявляет, что в его участке нет законных двадцати пяти сотых гектара. Просит добавить ему недостающие четыре сотки.
Ефрем поднялся с места. Дядя Нико смерил его взглядом с головы до ног.
— Кто тебя сюда приглашал — с какой стати ты расселся тут, словно почетный гость? Может, ты член правления, или бригадир, или активист, или хотя бы усердный колхозник? Не мог на дворе подождать?
Ефрем опустил голову и стал мять в руках войлочную шапчонку.
— Я ничего… Ежели к слову сказать… Так я выйду… — Он поднял на председателя простодушный взгляд.
— Теперь уж поздно! Садись, куда ты? А впредь знай: заседание правления — это не общее собрание. Что там за участок ты просишь?
— Не хватает мне до нормы, Нико.
— Так ведь у тебя давно не хватает — или ты только сегодня догадался?
— Да нет, какое там! Уж сколько времени заявление летжит наготове — сына я попросил, он и написал. Мал у меня участок, Нико, надо бы прирезать…
— Не для того ли, чтобы было где поставить новую печь?
— Какую там печь… После той несчастной ярмарки мне на гончарный круг даже смотреть противно.
Председатель вдруг оживился:
— Кстати, как там твой суд?
Ефрем ответил не сразу.
— Уже был, — ответил он, немного поколебавшись.
