Трагедия господина Морна

Набухли солнцем житницы тугие,
доступно всем наук великолепье,
труд облегчен игрою сил сокрытых,
и воздух чист в поющих мастерских —
согласен я. Но отчего мы вечно
хотим расти, хотим взбираться в гору,
от единицы к тысяче, когда
наклонный путь — к нулю от единицы —
быстрей и слаще? Жизнь сама пример —
она несется опрометью к праху,
все истребляет на пути своем:
сперва перегрызает пуповину,
потом плоды и птиц рвет на клочки,
и сердце бьет снутри копытом жадным,
пока нам грудь не выбьет… А поэт,
что мысль свою на звуки разбивает?
А девушка, что молит об ударе
мужской любви? Все, Ганус, разрушенье.
И чем быстрей оно, тем слаще, слаще…

ЭЛЛА:

Теперь сюртук, перчатки — и готово!
Отелло, право, я довольна вами…

(Декламирует.)

«Но все же я тебя боюсь. Как смерть,
бываешь страшен ты, когда глазами
вращаешь так. Зачем бы мне бояться, —
не знаю я: вины своей не знаю,
и все же чувствую, что я боюсь{2}…»
А сапоги потерты, да уж ладно…

ГАНУС:

Спасибо, Дездемона…

(Смотрится в зеркало.)

                              Вот каков я!
Давно, давно… Мидия… маскарад…
огни, духи… скорее, ах, скорее!
Поторопитесь, Элла!

ЭЛЛА:

                              Едем, едем…

ТРЕМЕНС:

Так ты решил мне изменить, мой друг?

ГАНУС:

Не надо, Тременс! Как-нибудь потом
поговорим… Сейчас мне трудно спорить…
Быть может, ты и прав. Прощай же, милый..
Ты понимаешь…

ЭЛЛА:

                       Я вернусь не поздно…

ТРЕМЕНС:

Иди, иди. Клиян давно клянет
тебя, себя и остальное. Ганус,
не забывай…

ГАНУС:

                 Скорей, скорее, Элла…

Уходят вместе.

ТРЕМЕНС: