Окуджавы, которую во дни его юности распевали почти в каждом доме.
Конечно, Валерий мог вызвать авторов роковой выставки, Евгения Расина и Игоря Кима, вместе с их подружками в прокуратуру – хоть всех вместе, хоть по одному. Однако для начала он всегда предпочитал понаблюдать свидетелей, проходивших по тому или иному делу, в их естественной среде. Ну а поскольку оперативников, на профессионализм которых можно было положиться, катастрофически не хватало, Померанцев почти всегда эту часть работы делал сам.
Мастерская у художников была одна на двоих, что существенно облегчало его задачу. Правда, находилась она далеко от центра, на Дубнинской улице, и Валерий, которому пришлось пробираться на своем «жигуленке» сквозь пробки, закупорившие Дмитровское шоссе сразу в нескольких местах, едва не опоздал к назначенному им же самим часу. Неизвестно, что именно он ожидал увидеть, входя в мансарду живописцев, расположенную на верхнем этаже вполне современного и явно не так давно выстроенного особняка, но просторное, пропитанное букетом каких-то химических запахов помещение удивило следователя своей прибранностью. Ведь если верить фильмам и романам о художниках, в их мастерских всегда царит хронический беспорядок...
Женя Расин, вопреки утверждениям все тех же упомянутых источников, тоже выглядел вполне опрятно: никаких пятен от красок на джинсах, и то ли новехонький, то ли недавно выстиранный красный свитерок в обтяжечку... Женя, насколько знал Померанцев, из двоих авторов выставки был не только лидером продаж, но был им вполне заслуженно: кажется, действительно талантливый парень. Тогда как его товарищ Игорь Ким относился скорее к категории просто способных. Оба художника были хрупкими, невысокими и носили традиционные для их профессии прически: длинные волосы, собранные сзади в хвостик. Но на этом сходство между друзьями кончалось.
Блондин Расин, вопреки субтильности своей фигуры, отличался крупными, сугубо славянскими чертами лица. Ким – наполовину кореец – гармонично сочетал природную хрупкость с узкими, черными, как угольки, восточными глазами и высокими скулами. Вот он-то по части своего внешнего вида Померанцева не разочаровал: и джинсы оказались запятнаны краской по полной программе, и потертая кожаная куртешечка-«косуха» напялена прямо на голое тело и, разумеется, не застегнута.
Помимо друзей-художников в мастерской находилась девушка – высокая, стройная блондинка с симпатичным, правильным личиком, которое портило абсолютно пустое выражение кукольно-голубых глаз. Валерий, внимательно изучивший все банкетные снимки, легко припомнил, что девушку зовут Елизавета Максимовна Синицына: москвичка, работает в модельном агентстве, но не моделью, а секретарем на телефоне. А вот чьей подружкой из двоих друзей она является, вспомнить никак не мог... И где, кстати, вторая из них – Виктория Степановна Крикунова? По предварительной договоренности по телефону, здесь должны были находиться обе девицы. Если верить снимкам, эта Крикунова значительно ярче и красивее Синицыной. Брюнетки, с точки зрения Валерия, были в принципе привлекательнее блондинок.
– А что, Виктория Степановна опаздывает? – между делом поинтересовался он после того, как Расин провел его в глубь просторной мансарды – туда, где явно был жилой уголок: целых две широкие софы, стоявшие параллельно друг другу изголовьями к стене, между ними стол. В стороне – газовая плита на четыре конфорки, несколько стульев, кухонный шкаф-пенал и настоящая, выкрашенная ярко-красной краской садовая скамейка... «Оригинально!» – подумал Валерий, с любопытством оглядывая мастерскую со своего места. Одна стена и часть потолка – застекленные. Ну, это понятно... Еще на одной из стен на довольно большом расстоянии друг от друга три картины – очевидно, не вошедшие в экспозицию «Примы». В углу слева от входа гора коробок с красками, длинный, покрытый разноцветными пятнами стол с целой батареей бутылок, заполненных какими-то то ли маслами, то ли растворителями, и множеством разнокалиберных кистей и кисточек. Мольберты, укутанные серой тканью, – справа от входа. Там же – маленький подиум, в данный момент пустой, несколько стульев разной высоты. Все, кажется...
Увлеченный «рекогносцировкой местности», Померанцев не сразу обратил внимание, что в ответ на его замечание по поводу опоздания Крикуновой в мастерской воцарилось несколько напряженное молчание. И лишь перехватив странные взгляды, которыми обменялись художники, насторожился.
– Что-то не так? – Свой вопрос он адресовал Жене Расину, почему-то сочтя его главным из двоих. Однако в ответ заговорил как раз Ким:
– Понимаете, Валерий...
– Александрович, – подсказал Померанцев, поворачиваясь к корейцу, сидевшему на той же софе, на которую усадили его самого, с абсолютно невозмутимым выражением лица. – Мы вам пообещали, конечно, пригласить Вику, но выполнить просьбу не смогли.
– И почему же?
– Не дозвонились, – коротко ответил Ким.
– Вы что же, за прошедшие с момента нашего разговора два дня ни разу с ней не виделись? Поссорились, что ли? – высказал догадку Валерий.
В конце концов, не мог же художник не знать, где живет его подружка! Следовательно, и съездить к ней тоже бы мог, предупредить о встрече: даже самый легкомысленный человек должен понимать, что убийство – дело серьезное, что одним только опросом на месте происшествия дело наверняка не обойдется!
– Я со своими женщинами, – сухо улыбнулся Игорь, – никогда не ссорюсь... Это вы у Евгения спрашивайте, как и что.
– Я с ней не ссорился! – Расин не стал дожидаться вопросов и, плюхнувшись на вторую софу, напротив Померанцева, сердито сверкнул на своего друга глазами. – Ты ж видел, как она тогда психанула, прямо при тебе! Я-то тут при чем?
– И я видела и слышала, – подала голос Лиза, до этого момента молча поглядывающая на Валерия.
– И что же вы видели? – поинтересовался следователь, переводя взгляд на девушку.
– А то... – Блондиночка порозовела. – Когда нас – ну тогда, когда... В общем, когда этот человек умер и приехала милиция и всех держали почти до утра... В общем, когда нас отпустили, Вика так разоралась на Женьку, что просто ужас!.. Сказала, что он ее якобы втянул... Жень, во что? Я уже не помню точно...
Расин вздохнул и отмахнулся от Лизы как от надоедливой мухи.
– Понимаете, – он хмуро поглядел на Померанцева, – мы и так все были тогда не в себе, а тут еще Вика ни с того ни с сего завелась. Обвинила меня, что я ее чуть ли не в историю с убийством втянул, а у нее папаша вроде бы пост какой-то высокий занимает, чуть ли не в Думе, что ли... Словом, скандал там ни к чему. Авторитет отца и все такое прочее... Словом, психанула как следует, поймала какого-то левака и свалила от нас.
– И вы что же, так ее с того момента и не видели?
– Я ей звонил! А после того как вы попросили нас сегодня тут собраться, вообще обзвонился.
– Что, телефон не отвечает?
– Она мне только мобильный дала... Ну, вначале просто не включала связь, а вчера и позавчера по ее номеру автомат отвечал вообще чушь какую-то: мол, неправильно набран номер.
– Съездить к ней домой, как я понял, вы не пытались?
– Откуда я знаю, где она живет? Говорила, что в центре, но к себе меня не приглашала – опять же из- за папаши: дом с охраной и все такое... А адрес конкретно она вашему сотруднику дала, я его не запомнил, не до того было тогда... Помню, что называла, а он записывал...
– Стоп-стоп! – Валерий нахмурился. – Она его называла или сотрудник переписывал адрес с паспорта?
– Называла, это я точно помню, потому что паспорт Вика с собой на банкет не взяла... Это я точно помню, потому что она еще сказала, что в ее сумочку, кроме пробника духов и пудры с тушью, никакой паспорт не влезет, да и зачем он ей? Она что – ясновидящая, чтобы предположить, что вместо банкета тут человека убьют? Этот опер, который нас опрашивал, поворчал-поворчал, но делать-то нечего.
– Значит, адрес записан со слов... – задумчиво кивнул Валерий. – Ясненько... Что ж, Евгений Иванович, давайте в таком случае и начнем с вашей пропавшей подружки. С самого начала: как и где познакомились, долго ли встречались... Словом, все, что вы можете о ней сказать...
Фотохудожник, интересовавший Галю Романову, проживал недалеко от центра, в громоздкой, обремененной архитектурными излишествами «сталинке», да еще и в одной из немногих сохранившихся в этом районе коммуналок. Звали его весьма звучно: Арнольд Герасимович Каплер, а в упомянутой коммуналке ему принадлежали две комнаты из четырех, отчего остальные жильцы – дряхлая, но
