Правда, Меркулов решительно не одобрял затянувшегося и теперь почти наверняка окончательного холостячества Вячеслава Ивановича и вытекающего из него образа жизни Грязнова-старшего. Однако вынужден был признать, что не всем везет так, как им с Саней. Завершилась сия содержательная беседа рекомендацией уделять Ирине Генриховне побольше внимания и как можно реже объяснять свой не в меру затянувшийся рабочий день особенностями службы. В итоге Александр Борисович почувствовал себя не то чтобы дураком, но чем-то вроде наивного мальчишки – точно. И страшно пожалел, что вообще рассказал про Иришину попытку «профпереориентации», ощутив себя по отношению к ней чуть ли не предателем. Дернуло его за язык! Мог бы и заранее догадаться, как именно прореагируют на это его друзья – профессиональные волки сыска!
Именно по этой причине – из-за возникшего в итоге чувства вины перед женой – он и прихватил, возвращаясь домой, запись своей беседы с Еленой Николаевной Кожевниковой. И теперь намеревался дать ее Ирине прослушать и поинтересоваться ее мнением о вдове.
– Ой, Сань, какой ты молодец, что принес... А тебе на работе за это не влетит? – Ирина Генриховна взглянула на мужа с тревогой, но легкая складочка между бровей тут же разгладилась: радость от предстоящего сотрудничества пересилила отрицательные эмоции.
– Я что, по-твоему, докладываться там собираюсь? – усмехнулся Саша, увлекая ее в сторону спальни. – Вряд ли это понравится тому же Косте... Но знать ему совсем не обязательно!
Бросив взгляд на диктофон, который он уже намеревался включить, Ирина неожиданно остановила мужа:
– Подожди... Во-первых, дай мне сосредоточиться. Во-вторых, скажи, что именно тебя интересует? Что – так же, как с Крутицкой, правду ли она говорит?
– Ну, и это тоже... Но вообще-то, если уж говорить о вопросах, интересует меня многое. В том числе и то, что ни один психолог, по-моему, вычислить не в силах.
– Ты не можешь об этом судить! Погоди, я возьму блокнот и ручку. Давай свои вопросы!
Саша улыбнулся и покачал головой:
– Иришка, да пойми ты, меня интересуют вполне конкретные вещи! И психология тут совершенно ни при чем, поверь...
– Саша!
– О господи... – Он уже пожалел, что все это затеял: лучше бы и в самом деле цветы купил. – Ну как ты можешь по записи определить такую вещь, как, например, являются ли ее отношения с ближайшей и чуть ли не единственной подругой... э-э... скажем, не просто дружественными? У подружки нетрадиционная сексуальная ориентация, но наличие такого рода отношений обе активно отрицают!
Ирина Генриховна неожиданно рассмеялась:
– А ты, Санечка, как собираешься это сделать? Установить в доме подруги камеру видеонаблюдения? Я, например, в отличие от тебя, в состоянии назвать степень вероятности упомянутых отношений со стороны, во всяком случае, вдовы! Кстати, судя по твоим словам, она тоже попала в число подозреваемых? Означает ли это, что насчет виновности Крутицкой у вас все еще остаются сомнения?
– Признаю, с актрисой ты оказалась права! Но это не значит...
– Еще как значит! – с торжеством в голосе перебила его Ирина. – И вообще, хватит дискутировать, давай работать!
Александр Борисович вздохнул, махнул рукой и включил диктофон. После этого примерно с полчаса ему пришлось просидеть молча, поскольку Ирина Генриховна прослушала запись целых четыре раза, затем долго что-то чертила и помечала в своем блокноте, и ничего другого, как наблюдать за ее сосредоточенным личиком, Турецкому просто не оставалось. К своему собственному удивлению, он вдруг поймал себя на том, что ждет результата с ничем не оправданным нетерпением.
– Та-а-ак... – Ирина наконец оторвалась от блокнота и улыбнулась мужу. – Теперь для начала будем проверять меня... Осмелюсь высказать предположение, что Елена Николаевна придерживается в одежде строгого стиля, скорее всего, встретила тебя не в халате, а в чем-нибудь классическом... Зря удивляешься, это самое простое.
Саша действительно не сумел скрыть своего удивления, когда взглянул на жену, но признаваться в этом не собирался.
– Ну такой вывод можно сделать из того, что она и в разговоре особа весьма сдержанная, – возразил он.
– Возможно, – на удивление легко согласилась Ирина Генриховна. – Это так – разминка. Теперь о более существенном: с точки зрения характера очень интересная женщина... Кстати, ты говорил, она немного рисует?
Турецкий кивнул.
– Понятно, почему немного: наверняка художница она не очень даровитая. Вероятно, предпочитает запечатлевать пейзажи – неважно, пленэр или индустриальные... Да, наверняка... И также наверняка у нее неплохо поставлен рисунок. А вот искусствоведом должна быть хорошим.
– Почему? – Александр Борисович и сам не заметил, что слушает жену со все возрастающим интересом.
– Видишь ли, думаю, изначально в ее характере почти на равных присутствовали два радикала: эмотивный и паранойяльный... Это большая редкость! Потому что первый из них гарантирует высокую эмоциональность, характерную для людей творческих. Зато оба – крепкую, сильную нервную систему. Именно поэтому-то ее супругу и удалось сделать жену под себя. Подавить эмоциональность и развить в ней почти маниакальную сдержанность. Только, ты об этом сам сказал, в одной-единственной сфере их отношений не удалось – в сугубо личной: я имею в виду ее ревнивость. Кстати, насчет сексуальной ориентации можешь не сомневаться: с подружкой она действительно просто дружит!
Саша молча смотрел на жену, решив перетерпеть и объявившуюся у нее склонность к употреблению идиотских, с его точки зрения, терминов, и, как ему казалось, вдруг возникшую самоуверенность.
– Да, самое главное. Кожевникову удалось сделать ее под себя как раз благодаря наличию в натуре Елены Николаевны паранойяльного радикала, который обеспечивает склонность застревать на содержательной стороне жизни. А у нее после замужества была еще и необходимость хранить его секрет! К тому же такие люди, как она, обожают во всем порядок и дисциплину. И при этом почти фанатично! Ну а как эмотив, она при этих условиях развила и приумножила в себе очень редкие по нашим временам качества: патриотизм, гражданственность, добросовестность. Словом, добропорядочность! Нет, Саша, Елена Николаевна Кожевникова была с тобой вполне честна, она не лгала. А если чего-то и недоговорила, так это наверняка касается не убийства мужа, а каких-нибудь его профессиональных секретов, которыми он поделился с ней вопреки своей суперзасекреченности...
Ирина Генриховна замолчала и закрыла блокнот. А ее муж, задумчиво покачав головой, тяжко вздохнул:
– Твои бы слова – да Богу в уши... Если бы все это можно было подкрепить фактами, тебе б, Ирка, и впрямь цены не было!
– Ты не понимаешь, – Ирина Генриховна посмотрела на него с грустью, – то, что я сказала, и есть факты. Те моменты, которые остались расплывчатыми, я вообще упустила... Просто для тебя факт – труп, а вот в науке...
– Поздравляю! – Оба супруга дружно вздрогнули и обернулись на голос любимого чада, прозвучавший со стороны, как выяснилось, широко распахнутой двери.
Нина, видимо только что заявившаяся домой, стояла на пороге прямо в дубленке, успев скинуть только обувь:
– Кричу-кричу, а в ответ ни звука! – Она сердито поглядела на родителей. – Думала, случилось что... А вы, оказывается, решили теперь папиными трупами на пару заниматься? Здорово! У меня теперь что, обоих предков не будет?!
Саша с Ириной переглянулись и одновременно поднялись с софы, на которой сидели рядом, с самым что ни на есть виноватым видом. Во всяком случае, у Ирины вид точно был виноватый, как отметил Александр Борисович.
– Ты как с нами разговариваешь? – не слишком уверенно произнес он, памятуя, что глава семьи просто обязан отстаивать свое лидерство. – Что значит – обоих не будет? По-моему, ты растешь во вполне
