полноценной семье, к тому же мы пока еще, слава богу, не предки, а родители!
– Извини, папочка, но я не расту, во-первых, а уже выросла. А то, что ты этого не заметил, с твоей точки зрения, видимо, как раз и есть свидетельство полноценности семьи?
– Немедленно прекрати хамить отцу! – Ирина наконец пришла в себя и взорвалась. – У тебя что, случилось что-то? Конечно, случилось, иначе не стала бы грубить с порога, срывая на нас свое дурное настроение... Фу, Ника!
– У меня все в порядке, у вас, я вижу, тоже. И я уже извинилась! И вообще, я есть хочу!
Девочка круто развернулась и исчезла в направлении прихожей и кухни, а Александр Борисович Турецкий, грозный шеф своих подчиненных, суперпрофи, за десятки лет своей работы не поимевший практически ни одного висяка, беспомощно опустился обратно на софу и уставился на Ирину:
– Что это с ней?
– У нас, Санечка, – вздохнула Ирина Генриховна, – переходный возраст, сразу два конфликта в школе и, насколько я догадываюсь, неудачная влюбленность... Ничего такого, из-за чего стоило бы ужасаться, но придется потерпеть.
– У Нинки влюбленность?! И кто этот тип?
– Не вопи так... Почему же сразу «тип»? Обыкновенный парень, учится в девятом: ни плохой, ни хороший... насколько я знаю... На данный момент встречается с Никиной подружкой. Обидно, но не смертельно, а за всю историю человечества повторялось столько раз, сколько успело на земле пожить людей... Я же сказала, ничего особенного.
– Это ты как психолог говоришь или как мать семейства? – поинтересовался Саша у жены тоном, не предвещавшим ничего хорошего.
Но на Ирину Генриховну никакого впечатления это не произвело. Снисходительно посмотрев на мужа, она улыбнулась:
– Как конгломерат этих двух составляющих на данный момент мою личность. А как мать семейства я сейчас отправляюсь на кухню кормить наше голодное и озлобленное дитя: сытная пища в ее возрасте – лучший помощник в борьбе со взбунтовавшимися гормонами!
Подруга Ольги Зимушкиной Вика проживала далеко от центра города, в районе, который здесь называли Засвияжье. К своему удивлению, Яковлев узнал от говорливой Татьяны, что Свияга – вполне самостоятельная река и в Волгу не впадает, а сама по себе катит свежие свои не слишком бурные воды в Каспий.
Молчаливый водитель, предоставленный Володе горпрокуратурой, родной город знал как свои же пять пальцев и, ни разу не заблудившись, доставил его к подъезду нужного дома – унылой пятиэтажки, окруженной ее близнецами с такой же ободранной штукатуркой. Дома стояли кучно, хаотично, и было не понятно, каким образом водитель вычислил нужный им.
Сухоруковы жили на третьем этаже, и на лестничной площадке их дверь была единственной, снабженной «глазком» и обитой новенькой клеенкой.
По телефону Яковлев договаривался о своем визите с Викиной матерью, как он отметил, обладательницей весьма интеллигентного голоса и речи, лишенной столь любимой в Поволжье приставки «чай», добавляемой местными жителями чуть ли не к каждому второму слову.
Внешность хозяйки дома его тоже не разочаровала: дверь открыла если и не молодая, то, во всяком случае, моложавая дама в строгом темно-синем платье, совсем не похожая на пожилую пенсионерку, как отозвалась о ней Татьяна. На продолговатом лице Галины Викторовны Сухоруковой светились умом и ироничными искорками яркие карие глаза, в волосах – ни единого седого волоска.
– Проходите, Владимир Владимирович, – приветливо улыбнулась дама. – Прошу простить, но пока на кухню... Ляля сейчас спит, разговаривая в соседней комнате, мы можем ее разбудить: у нас здесь звукопроницаемость почти идеальная... Нет-нет, обувь не снимайте.
Володя отметил, что имя его она запомнила сразу, во время телефонного разговора. Очевидно, и кратко обозначенную цель визита (ничего нового по сравнению со сказанным ему Татьяне) – тоже.
Кухня в доме Сухоруковых была просторнее, чем в обычных двухкомнатных квартирах, и совсем неплохо обставлена и оборудована. Приметив даже посудомоечную машину, Яковлев подумал, что хозяева, видимо, не бедствуют.
– Кофе? Чай? – Галина Викторовна вопросительно посмотрела на оперативника, одновременно включая электрочайник. – Кофе, правда, растворимый, но хороший, «Черная карта». Дочь посмеивается надо мной за пристрастие к растворимым напиткам, но о вкусах, как говорится, не спорят.
– Если можно, лучше чай, – улыбнулся Володя, – я сегодня по части кофе побил свой личный рекорд.
– С Танюшей, вероятно? – догадалась Сухорукова. – Она все еще на нас обижается из-за Лялечки?
– Скорее, ревнует, – осторожно заметил Яковлев.
– И совершенно напрасно, – хозяйка покачала головой. – Ляле сейчас, помимо всего прочего, просто- напросто не на что жить. Таня ей тут ничем не поможет, сама едва концы с концами сводит... Я же очень неплохо по нынешним временам зарабатываю, особенно после того как ушла на пенсию... – И заметив удивленный Володин взгляд, пояснила: – Официально я пенсионерка, а неофициально работаю в частной лечебнице в пригороде... Впрочем, вам это вряд ли интересно. Вы хотели поговорить с Лялечкой? Сейчас попьем чайку, и я ее разбужу.
– Как она? – поинтересовался Володя и на всякий случай пояснил: – Мне Татьяна Ивановна рассказывала о несчастье с ребенком.
– Ну то, что у Тани язык как помело, не новость. Оля сейчас практически в норме. Она, слава богу, молодая женщина, просто обязана была оклематься, хотя удар был очень сильный... У них с мужем очень давняя и почти патологическая привязанность друг к другу. Все было крайне нелегко, я имею в виду – депрессия у Ляли оказалась не только тяжелая, но и затяжная. Только с недавних пор я, как специалист, могу с уверенностью говорить, что мы с ней справились.
– Возможно, Ольге Петровне для скорейшего выздоровления следовало поменять на время обстановку? – попытался забросить крючок Яковлев.
– Конечно! Именно поэтому она до сих пор у нас!
– Я имел в виду, возможно, стоило вообще увезти ее на время?
– Куда? – вздохнула Галина Викторовна. – Родители у них обоих живут здесь, в области. Есть какая-то родня в Самаре и, кажется, в Нижнем, но это – седьмая вода на киселе.
– А у вас?
– У нас? Нет, у нас родня в основном в Питере и в вашей благословенной столице – тоже. Но ведь одну Лялечку отпускать было нельзя, а отправляться с ней ни я, ни дочь не могли: работа, учеба... Ага, вот и Вика!
Даже если одна из Сухоруковых все-таки сочла необходимым отправиться в столицу, вряд ли бы ему об этом сказали. Поэтому на донесшийся из прихожей щелчок ключа, поворачиваемого в замочной скважине, Володя повернулся с невольно замершим сердцем: неужели?..
– Мама? – Женский голос был очень приятным, с грудными обертонами. И как выяснилось спустя минуту, его обладательница оказалась ничуть не менее приятной...
Если бы Володя составлял словесный портрет ульяновской Вики, он во многом совпал бы со словесным портретом пропавшей фигурантки... Длинные, небрежно распущенные по плечам волосы, правда, не вьющиеся – но это, как известно, дело техники. Огромные черные глаза. Но у пропавшей они были миндалевидными, а у здешней, скорее, круглыми... И овал лица разный, насколько можно судить даже по крайне непрофессиональному снимку «москвички» (руки бы тому фотоспецу оторвать!).
Яковлев помнил, что у девушки, явившейся на банкет с художниками, были высокие, очень красивые и четко выраженные скулы. О Виктории Сухоруковой этого не скажешь – обычное овальное личико.
Девушка между тем непроизвольно коснулась пальцами щеки:
– Что-то не так? – Яковлев слегка вздрогнул, поскольку вопрос был адресован ему. – Вы так смотрите...
– Простите, просто вы напомнили мне одну мою знакомую, очень похожи... Разрешите представиться, я...
– А я знаю, кто вы! – весело улыбнулась Виктория. – Я Тане звонила, она мне все рассказала! Мам, а
