Там теперь и пропадает целыми днями. Пообедать только приходит, а потом уже вечером. Как выйдете из подъезда, сразу налево, пройдете метров двадцать и направо. Увидите гаражи из белого кирпича. У него третий слева. Да там наверняка дверь будет открыта, на улице ведь тепло. Там еще табличка есть, но ее надо подкрасить.
– Хорошо. Спасибо, что подсказали. И удачи вам с ребенком!
24
Мастерскую Александр Борисович нашел сразу. Все было так, как рассказывала Оксана. Третий гараж слева, открытая железная дверь и маленькая табличка с затертыми буквами. Он заглянул в гараж, ожидая, что там будет мрачно и грязно. Однако внутри было очень даже недурно. Настоящий цех по производству мебели – чистый, светлый. На стенах – длинные ряды стеллажей, уставленные инструментами. У дальней стены – штабеля пиломатериалов и кое-какие заготовки. За токарным станком, стоя спиной ко входу, работал высокий мужчина.
– Эй, командир! – окликнул его Александр Борисович.
Мужчина обернулся, увидел Турецкого и выключил станок.
– Добрый день, – поприветствовал его Турецкий. – Кухни здесь делают?
Мужчина неторопливо снял токарные очки и посмотрел на Турецкого.
– Ну, делают, – сказал он. – А вам зачем?
– Я хочу заказать вам мебель, – сказал Турецкий.
– Да ну? – Мужчина взял со стола тряпку и тщательно вытер руки. Затем небрежно швырнул ее в коробку для мусора и так же небрежно поинтересовался: – А вы как обо мне узнали-то?
– А это имеет значение?
Он усмехнулся:
– Нет, просто интересно.
Турецкий прикинул – стоит ли дальше играть в эту игру или лучше открыть карты? Второе показалось предпочтительней.
– Вас зовут Устин, не так ли? – сказал он тогда.
Мужчина прищурился и окинул фигуру Александра Борисовича недоверчивым и любопытным взглядом.
– Я-то Устин, а вот вы что за ком с горы? – пробасил он.
– Я старый знакомый вашего друга Максима Воронова. Помните такого?
– Воронова? Не знаю такого.
Вероятно, изготовителем мебели Устин был неплохим, но актером – отвратительным. Турецкому сразу стало ясно, что Воронова он знает.
– Я хочу поговорить с вами, – сказал Александр Борисович. – Вы не против?
– Смотря о чем будем беседовать. Может, расскажете мне о вашем приятеле... как, вы сказали, его зовут?
– Максим Воронов. Не зовут, а звали. Он умер. Вернее – его убили.
– У... убили? – Устин раскрыл рот. Затем судорожно сглотнул слюну и сказал: – Вы что-то путаете. Он умер. Сам. Ну то есть не сам, а от сердца. У него был приступ, даже в газете об этом писали. В разделе «Происшествия». Я сам читал!
– Вы всегда верите тому, что пишут в газетах?
– Я?... – Устин снова сглотнул слюну. – Нет. Но... – Внезапно он подозрительно прищурился. – Вы что, какой-нибудь следователь?
– С чего вы взяли?
– Вы меня подловили. Раскрутили меня на признание.
– Вы сами себя раскрутили, – сказал Турецкий. – Но бояться вам нечего. Я не следователь, я лицо частное. Все, что вы мне расскажете, останется между нами.
– Вот как, – неопределенно проговорил Устин. – Ну, если ты лицо частное, тогда какого черта я вообще буду тебе что-то рассказывать?
– Ответ прост. До того, как я стал частным лицом, я был старшим следователем Генеральной прокуратуры. С работы я ушел, но связи, понятное дело, сохранил. Вы все поняли или мне продолжить?
Устин посмотрел на Турецкого исподлобья – посмотрел мрачно и недружелюбно.
– Выходит, вы мне угрожаете, правильно я понял? – пробасил он.
– А разве можно понять иначе? – холодно осведомился Александр Борисович.
Несколько секунд Устин молча смотрел на Турецкого, затем хмыкнул и двинулся к выходу. Он прошел мимо Александра Борисовича и на ходу небрежно проронил:
– Пошли на лавочку. Покурим. Здесь нельзя.
Турецкий двинулся вслед за ним. Лавочка, о которой говорил Устин, располагалась метрах в двадцати от мастерской. Устин уселся на крашеные доски и достал из кармана комбинезона пачку сигарет. Протянул ее Турецкому:
– Куришь?
– Да, спасибо.
Турецкий вынул сигарету и вставил в рот. Дал Устину прикурить от своей зажигалки, затем прикурил сам. Затянувшись, Устин поднял голову и, щурясь, посмотрел на солнце.
– Славная сегодня погода, – сказал он.
– Да, неплохая, – согласился Александр Борисович.
Устин отвернулся от солнца, вздохнул и как-то скомканно проговорил:
– Даже не знаю... не знаю, о чем тебе... жалко парня, вот что.
– Вы о Воронове? – спросил Александр Борисович, покосившись на Устина.
– О нем, – сказал тот, все еще морща лоб и собираясь с мыслями. – Я, ты понимаешь, с детства с ним знаком. Был знаком. В школе были приятелями, да и после. Когда я мастерскую соорудил, хотел его к себе перетянуть, партнером сделать. Но он, ясное дело, ни в какую. Не для него это занятие.
– Отчего же так?
Устин удивленно посмотрел на Александра Борисовича.
– Так ты его точно знал? – недоверчиво спросил он.
– Знал, – ответил Турецкий. – Не так хорошо, как ты, но знал.
– Тогда чего спрашиваешь? Максим – он вон какой был. Вячеслав Тихонов в молодости! Только еще красивей. Такие парни у станка не стоят и с шуруповертом не возятся. У таких парней иное предназначение.
– Какое? – поинтересовался Турецкий.
– По бабьему делу – вот какое, – сказал Устин. – У каждого свой талант. У меня шкафы делать, у тебя вон – бандитов ловить. Ну, а у него – бабам нравиться. Ведь талант – он от Бога, так?
– Так, – согласился Александр Борисович.
– Ну, вот, – кивнул Устин. – А у него красота была от Бога. Как талант. Каждому свое, так уж устроен мир, – заключил мебельщик.
Турецкий посмотрел на часы и сказал без тени усмешки:
– Все это очень интересно. Но у меня нет времени на разговоры об устройстве мироздания. Максим Воронов погиб. И его смерть связана с образом жизни, который он вел.
– С бабами-то? – прищурившись, уточнил Устин.
– Возможно, – ответил Александр Борисович. – Но я хочу поговорить о другой стороне его жизни.
– Не о бабах? – снова уточнил Устин.
На этот раз Турецкий не удержался от улыбки. Он качнул головой и сказал:
– Нет, не о бабах. О более серьезных вещах. Ты хорошо знал Воронова и вероятно, знал, чем он зарабатывал себе на жизнь?
– Так ведь ты сам не...
– О бабах мы сейчас не говорим, – прервал Устина Александр Борисович, слегка уже раздражаясь. – Воронов играл и в другие игры. Причем в очень серьезные и рискованные, в те игры, за которые убивают.
Говоря это, Турецкий внимательно разглядывал Голубева и снова не прогадал. Устин слегка побледнел
