Александр Борисович слегка наклонился вперед.
– Этот мужчина в очках – он курил?
Бармен замер с тряпочкой и стаканом в руках. Он задумчиво сдвинул брови, пытаясь припомнить. Александр Борисович ждал, не сводя с него пытливого взгляда.
– Курить-то, наверное, курил... – задумчиво проговорил бармен. – Но я...
Он вдруг посмотрел куда-то в сторону и громко позвал:
– Илья!
Молоденький официант, проходивший мимо, остановился и вопросительно на него посмотрел.
– Слушай, – обратился к нему бармен, – ты уж прости, что я тебя подставляю, но тут дело очень важное. Помнишь того парня, который помер в клозете?
Лицо юноши помрачнело.
– Я же тебя просил, – тихо процедил он, почти не разжимая губ.
– Он не из милиции, – сообщил парню бармен. – Скажи ему пару слов, и всё.
– Я уже говорил! И не хочу больше об этом вспоминать.
В холодном лице официанта появилась горечь. Было видно, что воспоминание о смерти человека доставляет ему боль. Турецкий поразился – за последние дни он позабыл, как должна выглядеть нормальная человеческая реакция на горе, которое случилось с другим человеком. В этом городе он сталкивался только с цинизмом и безразличием. Всем на всех было плевать. Но только не этому парню. Человечность официанта тронула его.
– Простите, что напоминаю вам о том случае, – заговорил Александр Борисович. – Но это вынужденная необходимость.
Парень неприветливо посмотрел на Турецкого.
– Что? – спросил он. – Что вы хотите знать?
– Насколько я понимаю, вы обслуживали их столик? – уточнил Турецкий, не сомневаясь в ответе.
– Да, обслуживал, – нехотя ответил официант. – Но я ничего не помню. Я даже лиц их не разглядел. Если бы я помнил, я бы сразу все рассказал.
– Он не про лица хочет спросить, – снова встрял в разговор бармен.
– Правда? – официант посмотрела на бармена, затем перевел взгляд на Александра Борисовича. – Тогда про что?
– Как вас зовут, я не расслышал? – поинтересовался Турецкий.
– Илья, – представился официант.
– Илья, постарайтесь вспомнить: мужчина в темных очках, – он курил?
– Я не...
– Только не спешите с ответом, – предостерег его Александр Борисович. – Вы наверняка меняли пепельницу и, может, даже несколько раз.
– Вспомни, Илюш, это очень важно, – попросил бармен.
Турецкий покосился на него. «Очень важно». Откуда этому бармену знать, что важно, а что нет? Впрочем, молодец.
– Вы знаете... – медленно заговорил официант, отчего-то смущаясь. – Я подходил к их столику... Несколько раз. Тот парень... ну, тот, которого нашли мертвым... он попросил меня разменять сто долларов. У меня были мелкие купюры, и я разменял.
– А при чем тут размен? – с легким недоумением спросил бармен, протирая стакан.
Юноша метнул на него сердитый взгляд, снова повернулся к Турецкому и сказал:
– Мне кажется, парень просто хотел, чтобы я проверил банкноту – фальшивая или нет.
«Стобаксовая бумажка из выкупной пачки», – понял Турецкий.
– Спасибо, – сказал он. – Это очень ценная информация. Банкнота оказалась настоящей, так?
Официант кивнул:
– Да. Я ее проверил.
– Что вы еще помните?
– Этот человек... Ну, тот, который в темных очках... он курил. Но не сигареты. – Веки официанта дрогнули, и он сказал: – Он курил трубку. Да, точно! Трубку!
– Как у Шерлока Холмса? – быстро спросил Александр Борисович.
Юноша медленно покачал головой:
– Н-нет... Пожалуй, нет. У него была другая. Такая черная и вся... как будто жеваная. Или обугленная. Неровная вся такая. – Официант пожал плечами: – Не знаю, как это называется.
– Неровная... – тихо повторил Турецкий.
– Я понимаю, о чем он, – сказал бармен. – Вероятно, это была рустированная трубка. У ней чашечка рифленая, правильно? – обратился он к официанту.
– Чашечка? Ну да.
– Ну вот, – сказал бармен. – Это рустированная трубка. У меня двоюродный брат такую же курит.
– Дорогая? – спросил у него Турецкий.
– Точно не скажешь. Они бывают либо очень дешевые, либо дорогие. Дешевые, потому что, рустируя чашечку, легче скрыть дефекты древесины. А дорогие, это когда чашечку специально обрабатывают – для красоты. Так сказать, для эстетики.
– Ясно, – кивнул Александр Борисович. – Что ж, спасибо вам. Даже не знаю, чтобы я без вас обоих делал.
– Не за что, – пожал плечами официант и отправился по своим делам.
Александр Борисович допил коктейль. Уходя из бара, он расплатился с барменом, оставив щедрые чаевые.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
ГОРДИЕВ УЗЕЛ ОТНОШЕНИЙ
1
– Будьте добры, «Мир компьютеров».
Неуклюжая фигура системного администратора склонилась над окошечком газетного киоска.
– У вас мельче не будет?
– Не держу, – усмехнулся сисадмин.
Продавщица, вздыхая и сердясь, отсчитала ему горстку мелочи и небрежно швырнула ее в пластиковую чашечку.
– А повежливее нельзя? – ворчливо поинтересовался сисадмин, соскребая монетки толстыми красными пальцами.
– Не нравится – не берите, – отрезала киоскерша.
– Черт-те что творится, – пробурчал сисадмин, пересыпая мелочь в карман бесформенного джинсового пиджака, больше похожего на синий лабораторный халат. – Скажите спасибо, что я сегодня добрый.
– А то бы что? – с вызовом спросила продавщица.
– А то бы нашел способ уволить вас отсюда. У меня весьма влиятельные друзья, уж будьте уверены.
– Нашел чем напугать! Да я сама отсюда давно бы ушла, если бы не упросили остаться. Кто вместо меня тут работать будет – ты, что ли, толстый боров?
Сисадмин не ожидал от продавщицы такого «штурма и натиска», а потому ретировался, обиженно бубня:
– Я вам не толстяк... Вы не смеете оскорблять... Я интеллектуал, а вы – никто...
– Чего-о? – протянула киоскерша и даже высунулась из киоска. – Я тебе покажу «никто». А ну пошел отсюда, бомж бородатый! Давай-давай, пока милицию не вызвала!
Слова про милицию подействовали на неуклюжего сисадмина несколько отрезвляюще. Он свернул журнал в трубку, втянул голову в покатые плечи и быстро зашагал прочь от киоска.
– И чтоб я тебя здесь больше не видела! – кричала ему вслед киоскерша. – Ишь, развелось хулиганья!
Прежде чем свернуть за угол дома, сисадмин остановился и крикнул, потрясая в воздухе свернутым в трубку журналом:
