немыслимо. Собрали консилиум. И вот на нем детский хирург Игнашевич сказал: «Последняя надежда – у профессора Белова есть какой-то препарат, который теоретически может помочь...» – Теоретически! – ухмыльнулся Челебадзе. – Никто же ничего не знал! Вообще! А Белов болтался под Москвой, занимался как раз созданием своей этой хаты-лаборатории. Кое-как нашли его. Он сразу все понял и послал в Москву своего сотрудника, Кобрина, кажется...
– Колдина, – поправил Турецкий.
– А! – кивнул Челебадзе. – Тот примчался на такси – привез две ампулы паперфторана. А Белов остался в Лемеже, не мог почему-то уехать. Да и не нужен он был там, не врач ведь. Через некоторое время Кобрин ему позвонил и говорит: «Пацан жив. После введения первой ампулы, кажется, стало лучше. Но наблюдается жуткая дрожь. Никто не знает, что делать. Тут все просто обосрались!» «Вводи вторую немедленно», – сказал Белов. Как отрезал, сказал. Кобрин переспрашивает: «Ты уверен, последствия непредсказуемы?» Тот его обложил. «Вводи!» – кричит. Все хирурги, анестезиологи – в панике. Никто ответственность не берет. Игнашевич и тот струсил... Кстати, знаете, такой защитник есть в ЦСКА? Так вот, струсил, не цээсковский, а хирург детский, да... Но Кобрин...
– Колдин.
– ...ввел препарат.
– И пацан выжил? – спросил Турецкий. Челебадзе кивнул. Потом сказал восхищенно:
– Какая наглость, а? Примечательно, что это было еще до получения разрешения.
– Какого разрешения?
– А на клинические испытания на людях. Смелый черт, а?
– Вы о Белове?
– О ком же еще?... Когда я поехал в Чечню, я уже знал, что к чему, просто тупо взял с собой огромный запас паперфторана. Он и тогда еще не был разрешен!
– Где же взяли в таком случае?
Челебадзе помолчал, потом придвинулся к Турецкому:
– Между нами и, как это у вас... не для протокола?
– Даю слово.
– Купил, – с неистребимой кавказской гордостью сообщил Челебадзе.
– У кого?!
– Так у Белова же! Объяснил ему все. Он в два счета где-то подготовил промышленное производство, пока я деньги выбивал. А я – телеги в Минобороны: нужны средства на то, на это... А сам все – в папер- фторан! Бац! Бац! Колоссальные бабки.
– Белову?
– А то кому же? Вот он свою Лабораторию пресловутую на них и отгрохал. Он не сребролюбивый был, я с ним толком не знаком, но не верю, чтоб себе хапал, нет. У таких доминанта в другом...
– И в чем же? – Турецкий ждал с любопытством.
– Все для дела. Бойцы.
– Значит, Белов был боец?
– А то кто же? Так что вы правильно самоубийство это копаете. Поверить невозможно.
Все было ясно, и говорить больше было не о чем, но Турецкий не удержался:
– И что в Чечне было, Иван Вартанович?
– А что? Будто не знаете. Приехал, а там – кровавая бойня. То электричества не было, то рефрижераторы не работали. В общем, донорскую кровь хранить негде. Ранения – дикие, невозможные! Даже рассказывать не стану. Руки – там, ноги – сям. Вах!.. Не буду, не буду. – Похоже было, он сам себя уговаривает. – Очень многих спасли благодаря беловскому препарату, очень многих.
– Я никак не пойму, этот препарат все-таки признали, ввели в общую практику? Мне Винокуров сказал, что в промышленное производство он так и не вышел.
– Винокуров сказал? Винокуров ученый, а не доктор, он много знает, да мало умеет. Ввели паперфто- ран, да! Правда, за это время к нему успела примазаться куча всяких... исследователей. Там была масса побочных эффектов – положительных. Оказалось, и то им можно лечить, и это профилактировать. Признать признали...
Турецкий встал.
– Все, что было надо, я услышал. Спасибо огромное.
Челебадзе махнул рукой:
– Белова жалко. Что там такое у него здесь, – он постучал себя по голове, – вышло?
– Разбираемся. – Турецкий сделал шаг к двери.
– Интересная у вас фамилия, Александр Борисович, – вдруг сказал Челебадзе. – Тренер такой знаменитый есть, Геннадий Турецкий.
– Я в курсе. Пловцов тренирует. – Тут Александр Борисович вспомнил о предупреждении Меркулова: грузин – страстный болельщик.
– Да, – мечтательно сказал Челебадзе, – Попов – это, конечно, была фигура, второй такой нескоро появится. Не при нашей жизни. Но я все-таки больше футбол люблю. Вот на той неделе...
– Я поехал, – быстро сказал Турецкий. – Море срочных дел, извините. И спасибо за помощь.
– Да какая там помощь? – махнул рукой Челебад-зе. – Вот когда из вас литр крови вытечет – тогда обращайтесь!
Когда Турецкий уже шел по коридору, его нагнал мощный генеральский крик:
– А этот академик, который на Белова баллон катит, просто завистливый старый пердун, так и знайте! – Видимо, Челебадзе показалось, что Турецкий на расстоянии метров тридцати может его не услышать, потому что рев повторился: – Старый пердун!
Ладно, думал Турецкий, черт с ним, над чем бы Белов ни колдовал во второй части своей жизни, но в первой он сделал кровезаменитель, и это ему зачтется.
Выходя из госпиталя Бурденко, Турецкий позвонил Смагину:
– Вот что, Олег. Узнай мне все про гипотезу Уот-сона – Крика.
– А кто это такие? – удивился Смагин.
– В школе хорошо учился? Вот и узнай. И изложи в доступной форме.
– Александр Борисович...
– Ну что еще?
– А я думал, вы хотите отказаться от дела. – В голосе молодого следователя сквозили нотки неуверенной радости.
Турецкий подивился его проницательности, но вслух пробурчал:
– Работай, спринтер!
– Я же стайер, – напомнил Смагин.
– А мне надо, чтоб как спринтер.
Когда Турецкий уже подъезжал к дому, позвонил Грязнов-старший:
– Саня, у тебя как, все нормально?
– Да какое там нормально, – проскрипел Турецкий. – Ни хрена не нормально!
– Что случилось?!
– Да ум за разум заходит у меня с этими биологами-лириками.
– Уф, – выдохнул Грязнов. – Я насчет безопасности... Ничего нехорошего больше не происходило?
– Славка, мне больше не до этих глупостей. Давай завтра поговорим, ладно? Устал как собака...
Турецкий вошел в подъезд и с неудовольствием отметил, что лампочка не горит уже и на первом этаже. Консьержка между тем преспокойно смотрела телевизор в своем закутке. Он постучал ей в стекло и показал на темный тамбур. Консьержка открыла окошко и радушно сказала:
– Добрый вечер, Александр Борисович. – Была она дебелая сорокапятилетняя тетка, не кустодиевская купчиха, а очень такая советская. Правда, тоже за чаем. Турецкий заметил блюдце и баранки с пряниками. Захотелось есть, между прочим, он пожалел, что связался. Но сказать что-то все-таки надо было.
– Кому как. Вы знаете, что у нас полподъезда пенсионеров? Эта темень для них не подходит. Упадет пожилой человек, сломает шейку бедру и больше не поднимется. И будет на вашей совести человеческая жизнь.
