– Ну а еще что-нибудь необычное было в день покушения? Или накануне вечером? – застегивая наконец брюки, спросил Колобов. – К машине этой, «копейке», никто не подходил? Вы, Маргарита, сосредоточьтесь. Любая информация очень важна.
– Разве мы опять на «вы»?
– Ты, моя радость, сосредоточься! Потому что дело превыше всего!
– К машине... нет, никто, – глядя на Василия влажными, преданными глазами, ответила Лисовская. – Машина больше не появлялась. А вот что я еще вспомнила! Накануне вечером...
...После совместно выпитого коньяка разговор с Нестеровым принял более непринужденный характер.
– Анатолий Иванович, но что-то смог сделать Литвинов, чтобы перекрыть вам кислород? Невозможно же закрыть действующее учреждение только по телефонно-денежному праву. Должны быть какие-то основания. Кстати, Литвинов не отрицает, что вы – автор оригинального метода омоложения.
– Фигня! Да, я разработчик методики, которую мы применяем и не только, и не столько для омоложения. Но в первозданном смысле слова... Еще в начале двадцатого века за рубежом было сделано открытие о «бессмертных клетках». Это стволовые клетки эмбриона человека. Это клетки – родоначальницы нескольких сотен различных типов клеток. У них есть потрясающая особенность – они интенсивно делятся, то есть размножаются. Этакий биологический перпетуум-мобиле. Для чего это нужно в эволюционном плане? Это – совершенный механизм восстановления тканей после различного вида повреждений, будь то микробное или вирусное воздействие, травма, старение... Что угодно.
– Ну вот я и услышал это страшное слово – эмбрион человека.
– Да, слово неприятное. Но это как в анекдоте: попа есть, а слова такого нет? Есть эмбрионы, получаемые нами вполне официальным путем. Из акушерско-гинекологических клиник. Это абортивный материал. В дальнейшем, при наличии разрешительных законов, это могут быть клонированные клетки. На сегодня – да, это абортивный материал. Но! Курс омолаживающих процедур – это самое прибыльное и самое прикладное использование данного метода. Благодаря средствам, которые мы получаем от этого направления работы, мы можем совершенно бесплатно передавать наш препарат в различные лечебные учреждения уже для других целей. В ортопедии – это восстановление поврежденных суставов, в неврологии – лечение детей-даунов, излечение последствий инсультов и так далее. Но я отвлекся. Вы говорили, что Литвинов не мог запретить нам работать без весомых на то причин?
– Да. Ведь этот абортивный материал... он ведь может быть не очень... качественным, что ли. Полученным от всяких...
– Никаких «всяких». Не притворяйтесь добрым, глупым следователем – вы для этого достаточно умны, но не слишком информированы, и здесь это не проходит. Давайте по существу. Вы уже встречались с Литвиновым, я это вижу. Он сказал вам, что запрет на производство нашего препарата связан с тем, что невозможно «подстричь под одну гребенку» все эмбрионы, которые мы получаем, так?
– Примерно так.
Александр почему-то не обиделся на «доброго, но не информированного следователя». Собеседник был ему интересен.
– Так вот, это все чушь собачья! Да, эмбрионы все разные. Но мы используем не эмбрионы и даже не эмбриональные ткани. Мы выделяем из этого материала те самые стволовые клетки... А это уже совсем другая песня! Это все равно что предъявлять требования к песку, из которого вымывают крупинки золота. Жила может быть более золотоносной или менее, но конечный продукт – золото, а не песок. Вот и мы, образно говоря, отмываем нашу жилу, то есть эмбриональные ткани, и получаем стволовые клетки. Вот их- то можно и нужно контролировать по всем параметрам, и мы это добросовестно делали. Но в пределах разумного, конечно. А то, что придумал Литвинов, выходит за рамки разумного. На проведение этого метода контроля уйдут годы! Он просто хочет закрыть нас навсегда. Под лозунгом «а вдруг что-нибудь произойдет?».
– А вдруг что-нибудь произойдет?
– Александр Борисович, этот метод применяется за рубежом на протяжении не одного десятка лет. Масса известных людей прошли курс омолаживающей терапии с использованием стволовых клеток. Хотите перечень? Там из этого не делают секрета, и я могу назвать несколько фамилий: Джон Рокфеллер, Томас Манн, Чарли Чаплин, Марлен Дитрих, Френк Синатра, Жаклин Кеннеди, Сильвестр Сталлоне и так далее.
– А у Рейгана, который тоже прошел этот курс...
– Болезнь Альцгеймера? И что? А у тех, кто его не прошел, эта страшная болезнь развиться не может? Все это ерунда. Литвинов лукавил с вами. Есть научные работы зарубежных авторов, которые математически доказывают, что риск появления таких заболеваний в результате курса омолаживающей терапии по этому методу не превышает риска заболеть тем же самым безо всяких стволовых клеток. И даже наоборот: эти клетки можно использовать для компенсации поврежденных функций мозга! Он подтасовывает карты, наш Литвинов. И я дам ему бой!
– Вы ему угрожали, Анатолий Иванович?
– Угрожал? Конечно! Я ему, сопляку, говорил, что в порошок его сотру! Он ведет со мной подковерную войну. Меня, профессора, руководителя учреждения, не приглашают на совещание, где рассматривается проект приказа, касающегося моей работы! Но ничего! У меня хватит знаний и упорства доказать свою правоту!
– И часто вы обещали стереть его в порошок?
– Литвинова? Да пару раз говорил. В его кабинете рабочем.
– А по ночам вы ему не звонили? Бессонной ночью, например.
– Ночью? Я что, больной? То есть ночи у меня действительно часто бессонные, да еще и сердце шалит. Но позвонить ночью я могу только очень близкому другу. И то за час до смерти, как говорится.
– Так все-таки домой вы ему звонили?
– Я же вам сказал: не звонил. Мне хватило разговора в его кабинете. Я пытался его убедить, что этот контроль, который он выдумал, – бред сивой кобылы. Но он меня не хотел услышать. Так зачем же бисер метать? Он знает, чего он хочет. Знает, что мы терпим убытки, и пытается выкручивать мне руки.
– Говорят, ваш курс очень дорого стоит?
– Не дороже денег. А вы представляете себе, сколько стоит наша методика? Чтобы выделить нужные клетки, чтобы обеспечить их жизнь вне организма, нужны питательные растворы и сыворотки высочайшего класса! Это очень дорогие субстанции. Плюс оборудование не на один миллион долларов. Все производство ведется в абсолютно стерильных условиях. Плюс сложнейшие методы контроля каждой серии по многим показателям. И кстати: деньги, которые внесли наши пациенты вперед, в качестве предоплаты, эти деньги возвращаются. Это легко проверить через соответствующий банк. Мы сами сейчас сидим на голодном пайке, но перед нашими будущими пациентами чисты. Нам еще с ними работать.
– Разве вы продолжаете делать свой препарат?
– Продолжаем. Технологический процесс не остановишь на полуслове. Да нам и не запрещали его производить. Я покажу вам эти клетки. Вы увидите, как это красиво выглядит. Да, это дорогой метод. Но он дает человеку другое качество жизни. Дело не во внешней привлекательности. Человек словно сбрасывает десяток лет. Улучшаются все психофизиологические характеристики.
– Говорят, в вашей клинике лечился...
– Кто лечился в нашей клинике – это врачебная тайна. Я ее разглашать не намерен, – отрезал Нестеров.
– Но почему же вам не помогут те, кому вы помогли обрести другое качество жизни?
– Я никого не прошу о помощи. Я мужик и сам справлюсь со своими проблемами, ясно?
– Два года тому назад, когда вы только начинали...
– Да, тогда мне предложили помощь. И она была нужна, даже необходима. Здравоохранение – очень рутинная область. Чтобы пробить что-то новое, да еще с таким шлейфом страшилок, которые придумал Литвинов, нужны были титанические усилия.
– Вам могли бы, наверное, помочь и сейчас?
– Помните, что сказал Воланд Маргарите? Никогда ни о чем не проси тех, кто сильнее тебя. Сами предложат и дадут. За точность цитаты не ручаюсь, но смысл такой. Так что один раз помогли – и довольно.
