Безухов представился, показал служебное удостоверение.
– Я к вам, Александр Степанович, по поводу взрывного устройства, которое было обнаружено возле двери вашего соседа девятнадцатого августа.
– Так это когда было-то, милый! Уж приходили к нам, опрашивали. Чего снова-то?
– Новые обстоятельства возникли. Так разрешите мне пройти?
– Конечно, проходи, милый. Надо же, такой молодой парнишка, а уже следователь. Да еще в прокуратуре. Дивлюсь я.
– А чего же дивиться? – улыбнулся старинному обороту речи Безухов.
– Так ведь телевизор когда смотришь, кажется, что вся молодежь с ума посходила, – шаркая по коридору и жестом приглашая Безухова следовать за ним, дребезжал тонким голоском старичок. – То раздеваются прямо в камеру, тьфу, срамота одна, то за волосья друг друга дергают и такое непотребство словесное изрыгают, что так и хочется сказать: изыди, сатана!
Старичок перекрестился на икону, висевшую в углу комнаты.
– А в жизни-то все не так уж плохо. И молодые есть, которые делом занимаются. Ну садись, мил- человек, давай спрашивай свои вопросики.
Кирилл сел возле круглого стола, накрытого дешевой, старенькой, но чистой скатертью. Вообще обстановка была небогатой, если не сказать бедной. Но квартира сияла чистотой.
– Уютно у вас как! И чистота такая! Даже удивительно! – начал обработку Безухов.
– А чего же удивительного? Надобно и о чистоте телесной заботиться, и о чистоте жилища. Это все Господом ниспослано, надо ценить и благодарить.
– Но вы, кажется, один живете? Мне в паспортном столе дали сведения обо всех жильцах.
– Один, это так. Уж пять лет как один. Старуха моя меня покинула, не пережила смерти доченьки нашей. Люсенька от рака сгинула, а старуха от тоски по ней. Так одна за другой и померли, царство им небесное, – перекрестился старичок.
– Очень вам сочувствую, – искренне произнес Кирилл. – А кто же вам помогает? Тяжело ведь одному хозяйство вести.
– А чего, много ли надо? Щи да каша – пища наша. Мариночка часто балует.
– Мариночка – это кто?
– Соседка. Литвинова Мариночка. Жена Марата. На которого покушались.
– Расскажите, пожалуйста, что вы об этом помните.
– А что помню? Утро было. Около восьми. Я на кухне уже хлопотал. Звонок в дверь. Открываю: Мариночка с Маратом. Показывают мне на коробку. Гляжу: возле их двери висит коробочка такая, как вон у меня в прихожей. Там электропроводка спрятана. Марат спрашивает, мол, не знаю ли я, что за коробка. Не знаю, говорю. Позвонили Григорьевне из соседней квартиры. Она еще спала, мы ее разбудили. Ну и она ни сном ни духом про эту коробку.
– А что за переполох такой? Ну висела коробка. Почему Литвиновы так всполошились?
– Это я не знаю, это вы у них спросите. Только получается, что правильно всполошились. Кабы не всполошились, так и рвануло бы. Мы бы с вами, может, и не беседовали.
– Это так. А что дальше было?
– А чего дальше? Марат вызвал Митьку.
– Это кто?
– Электрик наш. Он пришел, глянул, потом наклонился к коробке-то да как заорет: мол, тикает там! Это, мол, бомба! Он у нас шумный малый – контуженый, на войне воевал. Но тут среагировал правильно и быстро. Разогнал нас по квартирам, велел в милицию звонить и в ванной запереться. Ну мы и сидели все по своим углам как мыши. Потом уж узнали, что он эту бомбу разминировал. Хоть и алкаш. Во какие у нас тут герои проживают! Милиция приехала, ругали его. А чего ругать? Ему медаль надо на грудь вешать за спасение проживающих.
– А почему же бомба-то висела, как вы думаете? Я вас спрашиваю, потому что это очень важно для следствия – понять мотив преступления. А кто, как не соседи, знает, что за люди рядом, чем дышат. Что за люди Литвиновы?
– Что за люди? За Марата ничего не скажу. Ни плохого, никакого. Мало его знаю. Он уходит рано, приходит поздно. А Мариночку с детства знаю. С родителями ее покойными дружковались семьями. Хорошая девочка. Добрая. Она мне дочку заменила. Продукты приносит, в прачечную белье возит, в поликлинику меня, старого, тоже отвозит. Муж ее, по-моему, даже сердится. Что, мол, Мариша меня возит туда-сюда, бензин ихний расходует, машину повредить может. Но это неправда! У меня своя машина есть, я Марише доверенность выдал. Она меня на моей возит. И по моим делам я ей строго-настрого наказал: только на моей! Зачем ихнюю иномарку тревожить? И мне так спокойнее.
– А больше никого у вас нет из родных?
– Нет, милый, никого. Один я. Все жду, когда меня Бог приберет, чтоб встретиться со своими. Да не заслужил еще, видно...
– Вы меня простите за нескромный вопрос: пенсия у вас небольшая, наверное?
– Почему небольшая? У меня сорок лет трудового стажа. Двадцать лет на одном месте. Я, мил-человек, токарь шестого разряда. Зарабатывал хорошо. И пенсия нормальная. Мне хватает. А что?
– Я смотрю, квартира у вас большая, а вы один. Наверное, содержать ее дорого и порядок поддерживать...
– Вы к тому, не хочу ли ее продать? Нет, не хочу. Здесь память о моей семье. Да и весь дом – знакомые. Выйдешь, посидишь на лавочке, поговоришь о том о сем – все на душе легче. Да и с Мариночкой расставаться никак не хочется.
– А вам никто не предлагал каких-нибудь сделок с недвижимостью? Пожизненное содержание за завещание, например?
– Я завещание на квартиру уже составил. Но кому она завещана, говорить не хотелось бы. Тем более что этот человек о моем завещании ничего не знает. А если узнает, будет очень обижен, потому что корысти никакой не имеет. Придет время, тогда узнает.
Безухов задал еще пару вопросов и распрощался с хозяином квартиры.
Александр опоздал. Он нашел Грязнова в приемной Меркулова, где друг развлекал Клавдию Сергеевну какими-то байками. Клавдия угощала начальника МУРа кофе с печеньем.
– Ну наконец-то! Появился, – обернулся к нему Вячеслав. – Подожди минутку, я Клавдии историю доскажу. И вот эта дама говорит подруге: «Как ты можешь, милочка, часами выслушивать глупые комплименты Н. Н.? Ведь он идиот». А та ей объясняет: «Во-первых, если он влюблен в меня, то уже не идиот. А во-вторых, мне гораздо приятнее влюбленный в меня идиот, чем самый разумный умник, влюбленный в другую дуру».
Клавдия Сергеевна хохотнула, выразительно глянув на Турецкого.
– А кто эта дама? – встрял Турецкий.
– Которая?
– Которая так удачно пошутила.
– А черт ее знает.
– А тебе скажу: это писательница Тэффи. И прочитал ты эту байку у меня дома, на балконе, где старые журналы валяются.
– Ну и что? – надменно вскинула бровь Клавдия. – Очень милая история.
– А что это вы здесь воркуете? Где Меркулов?
– Константин Дмитриевич у генерального, – так же сухо ответила Клавдия.
– А ты чего опаздываешь, товарищ начальник? Я тебя, между прочим, уже час жду! А я, между прочим, тоже начальник! – встрял Грязнов.
– Не сердись, причина уважительная. Ну, идем ко мне?
– Я давно готов. – Грязнов направился вслед за Турецким. В дверях он обернулся и пророкотал: – Клавдия, ты женщина моей мечты! До встречи, дорогая!
– Я к вам, Вячеслав Иванович, всегда относилась с душевным теплом, – откликнулась Клавдия.
И даже не взглянула на Александра. Однако!
В кабинете Саша первым делом полез в сейф и извлек оттуда початую бутылку коньяка.
