Молчание, затем:
— Выпустила ее?
Я взглянула на него. Он сидел в кресле, подавшись вперед, опираясь локтями на колени, всем видом побуждая меня к откровенности.
— Я не… я не нормальная, — наконец созналась я и ощутила, как часть ноши падает с плеч. — Что–то пошло не так, когда ты меня создал.
Он внимательно смотрел на меня с минуту, не моргая, затем со странным оттенком серьезности сказал:
— Объясни.
Я сделала вдох, утерла скатившуюся слезу со щеки и рассказала ему. Рассказала, что вампирша существует каким–то образом отдельно от меня, у нее свой разум и воля, и она раз за разом пытается взять надо мной верх. Как я загоняла ее вглубь, пыталась удержать взаперти. И как наконец боль от единственного удара Селины, ее искусно подобранные слова, сомнение, которое она посеяла в моем мозгу, заставили вампиршу выйти на поверхность.
После недолгого молчания, когда он ничего не ответил, я добавила:
— Не знаю, что еще сказать.
Я услышала сдавленный возглас, посмотрела на него и увидела, что он сидит, опираясь локтями на колени, уронив голову в ладони, — светлые волосы рассыпались по рукам, плечи вздрагивают.
— Ты смеешься?
— Нет. Не смеюсь, — уверил он и затем заржал как конь.
В замешательстве я уставилась на него:
— Не понимаю.
Он выдохнул, провел пальцами по волосам.
— Ты напала на меня — своего Мастера, того, кто тебя создал, по крайней мере отчасти, — потому что хищник внутри тебя оказался достаточно силен, чтобы существовать самостоятельно, не смог полностью слиться с твоей человеческой личностью. Я не знаю, как это вообще может быть — биологически, генетически, метафизически, магически.
Он взглянул на меня сияющими изумрудными глазаи, и его голос немного понизился:
— Мы знали, что ты будешь сильна, Мерит. Это полный, абсолютный сюрприз.
Он отсутствующе разглядывал стену рядом со мной, и будто проигрывая на ней свои воспоминания.
— Это случалось прежде? Когда вампирша… отделялась?
Я робко кивнула, жалея, что не поговорила об этом с ним, с кем–то еще раньше. Когда схватки, боли и унижения, которые, я знала, мне еще предстоят, можно было избежать.
— С самого начала, — сказала я ему. — Когда мы с тобой сражались первый раз и мной овладел Первый Голод, когда я встретила Селину и бросила в нее кол, когда тренировалась с Катчером и сражалась с Питером. Но я никогда… на самом деле не выпускала ее.
Нахмурив брови, Этан кивнул:
— Это кое–что объясняет, — видимо, ей, вампирше, надоело, что ее подавляют. Она хотела заявить о себе.
— Мне так казалось.
Он помолчал, затем с дрожью спросил:
— На что это было похоже?
Я взглянула на него и обнаружила выражение неприкрытого любопытства на лице.
— Это было… — Я нахмурилась, выдернула нитку из одеяла, пытаясь подобрать слова. — Это было как первый вздох. Словно вдохнуть весь мир.
Этан долго рассматривал меня, молчал, затем мягко произнес:
— Ясно. — Похоже, он долго раздумывал над этим. — Ты сказала, Селина поймала тебя на крючок. Наверное, хотела вытянуть из тебя эту реакцию. Откуда она знала?
Я изложила свою теорию:
— Когда я первый раз была в «Красном», клубе Моргана, и впервые столкнулась с ней лицом к лицу, почувствовала, что она испытывает меня. То же самое, что ты делал в кабинете, после того как я тебе рассказала о стычке. Может, она что–то почувствовала? Что ее химия не работает?
— Хм–м.
Я обвила руки вокруг себя.
— Полагаю, на этот раз я поддалась ее чарам?
Она так легко подчинила меня себе, заставила искать Этана, обвинить его в своей боли и смятении. Как бы я ни хотела приписать свое отчуждение от Моргана и Мэллори Этану, все же я признавала: это не имело к нему отношения. Дело во мне.
— Чем сильнее разум, — произнес Этан, — тем менее восприимчива личность к чарам. Ты сопротивлялась им прежде, с ее стороны, с моей. Но на этот раз тебя мучила боль плюс возникли проблемы в отношениях с Мэллори. Полагаю также, что твои отношения с Морганом… не на пике.
Я кивнула.
— Чары могут поймать нас в момент слабости. Не хочу менять тему, Мерит, но пока ты была без сознания, такое ощущение, что ты снова пережила изменение, — добавил он. — Озноб, лихорадка. Боль.
Этан, разумеется, знал, как проходит изменение.
Он также понял теперь то, что наконец дошло и до меня: несмотря на три дня, которые я провела, превращаясь из человека в вампира, механизм сработал не до конца.
И у меня появилась догадка, в чем причина.
— Я не снова пережила ее, — сказала я. — Это был первый настоящий раз или, по крайней мере, его завершение.
Его взгляд устремился ко мне, в глазах застыл вопрос. И я ответила, делясь выводом, к которому пришла:
— Я была под наркотиками, когда первый раз проходила изменение. После того как ты укусил меня, пил мою кровь, дал мне свою, ты накачал меня лекарствами.
На его лице выразилось крайнее изумление, глаза изменили оттенок на цвет зеленого леса.
Я продолжала, глядя ему в глаза:
— Я знаю, что изменения других вампиров проходили иначе. Я не помню того, что помнят они. Я была одурманена, когда ты отослал меня в дом Мэллори. Потому что не полностью избавилась от действия того, что ты мне дал. И что бы ни произошло сегодня, я помню больше, чем в первый раз.
Включая тот факт, что я пила его кровь. Что впервые я пила кровь из другого живого существа. Я искала взглядом его налившиеся серебром глаза, когда пила, кричала, трепетала от неизбежного наслаждения, от теплой, как виски, жидкости, которая все еще текла по мне, исцелила нанесённые им раны и стерла остатки боли, причиненной Селиной.
Стерла боль, но не воспоминания.
— Ты одурманил меня, — повторила я.
Он уважал нас обоих достаточно, чтобы кивнуть, — едва заметно кивнул, скорее даже прикрыл глаза в ответ, но этого было достаточно.
Затем он долго молча изучал меня. На этот раз не как Мастер Дома, но как мужчина, вампир. Не Салливан, не сеньор, а просто Этан.
— Я не хотел, чтобы ты это чувствовала, Мерит. — Его голос был мягок. — На тебя напали; ты не давала согласия. Я не хотел, чтобы ты прошла через это. Не хотел, чтобы ты помнила.
Я поискала его глаза и увидела, что это достаточно правдиво.
— Пусть так, — тихо сказала я, — но ты что–то отнял у меня. Люк однажды сказал, что изменения, все три дня, были словно наказание. Ужасное, но важное. Что–то вроде уз. Что–то, что я могла бы разделить с остальными неофитами. У меня этого не было. И поэтому между нами образовалась дистанция.
Он приподнял брови, но не отрицал.
