— Пойми, братан, конечно силой тебя никто не держит в горах. Отец может нанять пастухов или договориться с племянниками. Но знай, как только сбежишь, здесь в селе тебя никто не будет считать человеком и мужиком. И не только в этом селении. Пастухи друг друга знают. Не только в горах, а и в городе уваженья не будет. Путевую бабу за себя не уломаешь. Здесь легко свое имя потерять, вот только получить и отчистить его удастся ли…
— Что ж мне теперь до смерти в этих горах мориться? Без захода в город, без отдыха? Краше было б на зоне канать. Кто придумал овец? И зачем их столько нужно людям?
— Погоди, скоро узнаешь, когда получишь в руки первую заработанную копейку. С тех пор у тебя не будет лишних вопросов, а жизнь перестанет казаться наказанием…
Мишка еще долго разговаривал с Асланом. Рассказал, как сам в детстве пас овец, свыкался с горами, сколько перенес и пережил.
— Ты в те годы жил с отцом, с родней. Тебе дали возможность учиться, жить без забот. А я всякую копейку зарабатывал трудом. Ведь в горы пошел, когда квартирантки появились, они присматривали мать. Ну а я зарабатывал на хлеб и знал, что мне нужно вернуться домой живым, ради матери, понимал, что кроме меня она никому не нужна и помрет в одиночестве, случись мне не вернуться. Ведь вот ты годами ее не навещал, не вспоминал о ней. А мамка и по тебе плакала ночами и молилась… Я это слышал. Легко лишь упрекать, что не помогла, когда отбывал на зоне срок. Но как она сама, беспомощная, тебе поможет? А я не хотел тебе высылать. Ведь в зону ты попадал по своей дури. Воровал, грабил, не от голода, а с куража.
— Жлоб ты, падла, а не братан! А теперь еще и козел! Сушишь мне мозги. Вместе с паханом приморили в горах, чтоб двинуться отсюда не мог, ремонт придумали. Иль решили, что мне теперь негде примориться? Хрен вам всем! Хватит мне лопухи мыть, как вам кисло дышалось! Ты в городе канал притом, а я на шконке! — вскипел Аслан.
— Я тебя на шконку не толкал!
— Придурок! Все твои горы и беды не стоят и дня ходки в Архангельск. Я и там выжил, и вышел на волю живым.
— Чего ж здесь расквасился?
— Без навара нет понта тут дышать!
— Не беги вперед ветра. Скоро другое залопочешь.
— Не хочу здесь больше! — оглянулся Аслан на странный звук и увидел в нескольких шагах от себя матерого волка. Он притаился за выступом скалы, но выдали сверкнувшие зелеными огнями глаза.
— Глянь! Он вернулся! Та же стая! Опять возникли. По мою душу нарисовались! — толкнул Мишку локтем.
— Зови собак. Сам! Шустрее!
Едва Аслан подал команду, волк исчез.
— Заманивают в распадок. Там им проще разделаться с псами. Смотри, не пускай!
Псы, рыча, ходили вокруг отары, настороженно принюхивались к запахам, вслушивались в звуки ночи. Аслан не пустил их догнать стаю, дал команду охранять отару, и псы снова заходили вокруг овец, сбившихся в плотный круг.
— Не обломилось зверюгам! Смотри, как близко подкрались. Никогда еще так не борзели! — удивлялся Аслан. Он решил залить водой чайник и пошел к палатке.
— Ты погоди с чаем. Поспи до утра. Я тут сам справлюсь! — сказал вслед Михаил и, подозвав Султана, придвинулся поближе к костру, к теплу, подживил его хворостом, задумался о своем, о доме, о матери и Лянке. Стоило немного расслабиться, как обе появились…
Вот они говорят на кухне, обнялись, смеются весело! Как два родных человека тесно прижались друг к другу.
— Странно, пока жила у нас Лянка, я и не замечал ее. А ушла, и унесла с собою тепло и свет. Дом пустым и холодным стал. Выходит, еще тогда любил девчонку. Но ведь она всегда была рядом, потому не тревожился и не переживал, думал, так будет всегда.
Мишке вспомнилось, как возил Лянку по магазинам, одевал девчонку. Та всегда старалась купить что подешевле.
— Вернись, Ляна домой! — просил Мишка, но та хмурилась, качала головой:
— Не могу. Меня никто не поймет. Скажут, что я сама повисла на тебе. Так нельзя. Все осудят.
— Но ведь ты жила с нами.
— Тогда все было иначе, — опустила голову девчонка. И тихо продолжила:
— Я многого не понимала. Мала и глупа была, слишком наивна и доверчива…
— Останься такою, Лянка! Это так здорово!
— Тем ты и дорога, что была самой собою. Не меняйся! — просит Мишка и слышит крик Аслана, возню в палатке. Он позвал собак, схватил ружье, заметил, как волчья стая тут же бросилась к отаре, Султан кинулся на волчицу. Свора собак, забыв о команде Мишки, уже схватилась со стаей.
Парень подскочил к палатке. Увидел волка, насевшего на Аслана. Мишка вырвал из-за пояса нож. Зверь почуял опасность и, оставив Аслана, сбил с ног Мишку в резком, мгновенном прыжке. Парень воткнул ему нож в шею, зверь взвизгнул, клацнул клыками перед самым лицом. Тут Аслан вскочил. Навалился всей тяжестью на зверя. Мишке и вовсе дышать стало нечем. Аслан обхватил волчье горло руками, сдавил изо всех сил, матерясь по-черному. Волк пытался вывернуться, достать человека клыками. Но не тут то было, Аслан прошел зоны и умел постоять за себя. Он придавил зверя коленом и, напрягая все силы, сдавливал волчье горло. Тот крутил башкой, сбрасывал с себя человека. Вот зверь изловчился, и рука Аслана оказалась в пасти волка. Человек мигом понял, что ему грозит, и стал раздирать пасть зверя. Тот рычал, Аслан собрал все силы в комок. Напрягся. Рванул пасть с остервененьем. Из глотки волка вырвался истошный визг. И в эту секунду в палатку вскочил Султан. Он лучше людей знал, что врага нельзя оставлять живым. Волк так и не успел понять, кто лишил жизни, человечьи руки, охватившие горло неумолимым капканом, или собачьи клыки, впившиеся ножами…
Когда братья вылезли из палатки, Мишка заметил:
— Слышь, Аслан! А Султан любит тебя! Прибежал помочь. Это уже дорогого стоит, — потрепал пса по загривку.
Они пошли проверить, много ли овец погубила стая. И хотя собаки отогнали волков, те все ж успели уволочь в распадок старого барана. Собаки, зализывали следы схватки на боках и лапах, виновато оглядывались на хозяев.
— Молодцы! Хорошие у тебя помощники, — похвалил Мишка собак.
— Кенты! Будь они у меня на зоне, я бы в паханы пробился! Верно, Султан?
— Ты иди поспи! Еще часа три имеешь в запасе. Теперь уж не придет стая. Светает, упущено время охоты. Зато мы живы!
— И овцы целы! Старый баран ни в счет! Но я и за него сниму навар со стаи! — пообещал Аслан мрачно.
— Так ты остаешься здесь? В город не поедешь со мной?
— Пока нет! Кому отару доверю? Чужие ее не станут защищать как мы. Впервой сегодня овец жалко стало, и себя немного. Только ты приезжай почаще ко мне. Хоть ты и зануда, но классный братан! Пусть пахан в Нальчике сам вкалывает!
— У нас там мать. Она одна, — напомнил Мишка.
— А ты женись! Приведи бабу! Пусть она за матерью присмотрит. А сам ко мне в горы срывайся!
— У меня через месяц отпуск. Тогда посмотрим, чем его загружу!
— Чего смотреть? Не тяни резину! Мне поможешь, сам отдохнешь. От суеты… Здесь ни шуму, ни пыли нет. Вокруг ни души! Ни побазарить, ни бухнуть не с кем. Только овцы да псы!
— Зато и спокойно. Слышь, внизу ручей звенит! В городе такой воды нет. Чистая, звонкая, веселая, как детский смех. А тишина какая! Придержи дыханье и услышишь, как облака поют!
— Ладно тебе заливать баки! Тут, сам знаешь, по ночам такие песни случаются, что шкура дыбом подскакивает. Про все красоты мигом память посеешь. Мне пастухи недавно ботали, что с месяц назад волки старика порвали в клочья. Средь бела дня уснул человек, они почуяли и подкрались. Проснулся уже на клыках. Отпустил внука в село. За жратвой, к мамке, тот вернулся, от деда только шапка осталась. А ты говоришь, поспи! Тут под куст присесть не моги без собаки, волчицы яйцы на лету откусят.
