сторону, осекать и не баловать, загружать работой не жалея, чтоб не было времени на сплетни и жалобы. Может, тогда из нее состоится жена.
— Теперь тебе виднее. Сегодня ты отец, а я кукушка. Плохие они или хорошие, а с тобой живут! — хмыкнула Катя.
— Живут у меня. А все мысли с тобой, с языков, из головы не выходишь. Есть сели, они переглянулись и оба в голос, а как ты? Мне смешно и завидно. Любят они тебя, оба. И помнят каждую минуту, не в пример мне дураку. Не оценил и не сберег. Вон брат мой, вылечился, вернулся в деревню, всем все простил. Так ему сам Бог во всем помогает. А я, как рыба, колочусь башкой в лед и все мимо проруби! — вздохнул человек.
— Сбила с пути Лянка нашего мальчишку. И уж не знаю, сумею ли его вернуть себе. А посмотри на нее, ничего особого, обычная девчонка! Квартирантки мои во много краше были, да вот ни на одну не завис, ни одна не глянулась.
— Сердцу не прикажешь. Оно своим отбором живет. В сберкнижку не смотрит. Ты бы видела, как хорошо им вместе. И Мишка наш счастлив, как мы когда-то, — взгрустнул человек.
— Может, и счастливы, но мне от их радости одна горечь досталась, — призналась Катя.
— А ты не считай, во что тебе Лянка обошлась. Пойми их сердцем, и все наладится. Я сегодня выгреб из карманов заработанное, отдал им на расходы, так Лянка враз увидела, что мне обувку купить пора. Кто о том вспоминал хоть когда-нибудь? Носил ботинки до тех пор, пока от них не оставались одни шнурки. Эта приметила и купит.
— Не за свои, — глянула на Хасана искоса.
— Дело не в деньгах, чьи они, а во внимании. Мне его всегда не хватало, потому я каждой каплей тепла дорожу. Когда-то ты тоже была такой, а потом сам дурак тебя испортил, сделал жадной, алчной и до сих пор это пакостное вытравить не могу. Если б ни то, давно бы помирились и жили вместе, семьей, как все люди.
— Не надо, Хасан. Мы не из-за денег разошлись. Ты все помнишь и не ври самому себе.
— Короче, детей делить не будем. Они уже взрослые. Захотят к тебе, держать не буду. Но об одном прошу, выброси блядюшник. Зачем ты сыну закрываешь дверь к себе? — встал человек из-за стола и, подойдя к Кате, положил ей руку на плечо:
— Простить нам нужно друг друга, тогда всем будет легче. И молодым. Они себя поневоле с нас списывают, слышь Катя?
— Много хочешь! Ведь вот тогда, в тот день, не только ноги отнял поезд. Все, что было светлое, отрезал навсегда. Я не смогу забыть. Я помню каждое твое слово. Эта потеря куда как больнее первой. Она не заживет и не забудется. Ты сам во всем виноват…
Хасан ушел молча, опустив голову, а женщина до самого вечера мысленно спорила с ним, что-то доказывала, в чем-то убеждала, пока с занятий не вернулись девчонки. Они тоже спорили меж собой:
— Да не болтай много. Что тебе Сюзанка? Она умерла! А ты как сдвинутая! Зачем жопу рвешь и собираешься мстить крутым? Влипнешь в беду и не выкрутишься. Ну, глянь на себя и на них? Кто ты? Жалкий катях! Что ты им можешь сделать? А вот они уроют и не перднут, — говорила Зина.
— Сюзанка мертвая их достает! Вон опять двоих размазала. Хочешь знать, что она сильнее меня?
— Дура! Ее за жопу не возьмут, если это она отмочила, а тебя припутают, от разборки не выкрутишься. Мало того, что надругаются, еще и окалечут, а потом погасят. Так зачем ты сама башкой в могилу суешься?
— Я слово дала! — стояла на своем Роза.
— Кому? Мертвой Сюзанке? Ну если она следить умеет, пусть сама за себя отомстит! Чушь какая-то получается. С тобою в городе нигде не покажись. Принимают тебя за нее и клеются, и пристают, и достают, как ее. Почему она за тебя не вступится и не защитит от козлов! Не верю я в твой базар!
— Попридержи язык! Сюзанка всегда со мной, — предупредила Роза.
— Сдвинутая! Придурок! Живи как хочешь, но я с тобой больше не могу. Мне стыдно быть рядом. Твоя тень ложится на меня и я, как твоя подруга, получаю плевки и брань ни за что. А у меня семья, муж. Зачем мне твои проблемы, я хочу жить и учиться спокойно, без подвигов. Пусть с крутыми разбирается милиция! — говорила Зина.
— Я тебя и не втягиваю в свои дела. Сама разберусь и справлюсь.
— Психичка! Ты явно сдвинутая! Только знай, я из-за тебя не стану рисковать ни своим именем, ни семьей, ни жизнью! Уйду в общагу! Хватит с меня тебя и Сюзаны! Хочу жить спокойно и чисто, без риска и страха! Но предупреждаю, если не застопоришься, дышать тебе осталось немного и ты разделишь участь Сюзанки, зато сдержишь свое слово, если конечно получится.
— Не держу. Можешь уходить. Нам с Сюзанкой не впервые оставаться вдвоем. Ты не первая, кто бросил нас, — отвернулась Роза.
Зина вскоре ушла. Рассчиталась с Катей, извинилась и, взяв чемодан, уехала в общежитие.
Роза долго плакала, уткнувшись лицом в подушку. Кате она ничего не сказала.
Женщина и не интересовалась ее жизнью, хотя часто слышала, что девчонка с кем-то говорит.
— Наверное, по сотовому базарит со своими, — думала Катя и не лезла к Розе с вопросами.
Так прошла неделя, вторая. И снова город заговорил о смерти рэкетира, странной и непонятной. Он умер в открытом кафе. Будучи мертвым, так и остался сидеть на стуле, положив голову на стол. Лицо повернуто на бок, глаза закрыты, ни следов насилия и мучений. С виду он показался спящим. Да и неудивительно, сел на открытой площадке отдохнуть и уснул…
— Ну, набухался! — тронула его за локоть уборщица, добавив резкое:
— Хватит ночевать! Эй, придурок, отваливай шустрее! Мне тут прибрать пора!
Но человек не шелохнулся. Когда уборщица тряхнула его за плечо, парень мешком свалился ей в ноги.
Его, как и прежних, забрала милиция. А к вечеру по городу поползли слухи:
— Еще один бандюга накрылся. Прямо в кафе на открытой площадке…
— Кто-то дербалызнул его бутылкой по затылку, он и погас. Кто-то из своих урыл, как в волчьей стае, кто сильнее, тот и прав…
— Свои его не бросили б неприкаянно. Поимели бы совесть, завезли бы на погост и закопали б.
— Видать такого не стоил…
— А я слыхала, что им покойница мстит. Уж какого по счету в могилу свела!
— Тут уж небось ни одна, а целая бабья банда завелась в городе. Кто ж с теми стрижеными один на один управится? Ведомо, что шайкой одолели. Бабья кодла свирепей звериной.
— Небось, упокойница сколотила на погосте свою банду из мертвяков и отлавливает крутых поодиночке! — рассуждали горожане.
— Какой по счету случай, что не можем установить причину смерти. Странно, что все имеют много общего и ничего конкретного. Действительно в мистику поверишь, — качал головой патологоанатом. Судмедэксперт высказался более определенно, но неуверенно:
— Похоже, что причиной стала передозировка наркотиком. Но каким, уверенно не скажу. Слишком много времени прошло. Наркота бесследно растворилась в организме. Одно ясно, что смерть не насильственна. Сам покойный виноват в ней.
Милиция тоже не усмотрела криминала. И человека вскоре похоронили в самом отдаленном углу кладбища.
Крутые, коротко помянув кента, заспешили на рынки, в магазины и ларьки, они торопились собрать свой налог с каждого, ведь на этот навар жили все, а в банду на место умерших приходили молодые. Наглые, дерзкие и голодные, они были свирепее и беспощаднее ушедших.
Банда рэкетиров, несмотря на смерти, не редела. Жаждущих жить легко и красиво не убывало. Молодым льстило, что их боятся горожане. Им нравилось быть героями и ничуть не пугало растущее число могил.
Ошарашила их новая потеря, сразу троих не стало. В ореховой роще нашли. Недалеко от улицы Байсултанова, в самом центре города. И снова смерть загадочна.
На телах ни царапины. Наркот? Тоже исключено. В желудках спиртное. Коньяк пили все. Бутылка на
