совершенно другой человек. Вы сами сейчас убедитесь в этом! Для этого стоит вам только еще немного поговорить со мной…
– Не желаю я ни в чем убеждаться! Вот еще! Я желаю только, чтобы вы поскорее ушли! Пересядьте на другую скамейку, на бульваре свободных скамеек много!
Шибалин с проникновением:
– Гражданка! Вы ли это мне говорите? И от вас ли я это слышу эти шаблонные, лишенные всякого смысла слова? Отбросьте все условности и скажите по совести, неужели вам, культурному человеку, не интересны знакомства все с новыми и новыми, совершенно неведомыми вам людьми?
Она презрительно, одними губами:
– Ничуть неинтересны!
Он с удивлением:
– С людьми другой среды, других воззрений, других мечтаний?
Она по-прежнему:
– Ну, так что же!
Шибалин:
– Но на земной планете такое неисчерпаемое разнообразие человеческих лиц, характеров, дарований, наклонностей!
Она:
– И пусть!
Шибалин театрально воздымает обе руки вверх и произносит с громадной внутренней силой:
– Но каждый новый человек – новый мир!!! Необъятный мир!!! Больший, чем Марс!!!
Она:
– А мне-то что?
Шибалин хватается за голову, произносит срывающимся шепотом:
– Какая дисгармония… Какая дисгармония…
И еще тише, в сторону:
– Такая возвышающая внешняя красота и такое унижающее внутреннее убожество!.. Что делать мужчине с такой… тварью?.. Что делать, кроме…
Потом снова громко, сдержанно, трезво:
– И все-таки, гражданка, несмотря ни на что, я буду продолжать начатый с вами разговор. Могу вам отрекомендоваться, сказать, кто я, если вы сочтете это необходимым предвари тельным условием…
– А мне зачем знать, кто вы? Не надо, не надо!
– Но когда вы узнаете, кто я, тогда, быть может…
– Но я не желаю этого знать!
– Видите, гражданка, я ученый, и моя цель…
– Я теперь тоже ученая! Научили! Довольно!
– Однако до какой степени вы не понимаете меня, гражданка!.. До какой степени!..
– Прекрасно понимаю! Не беспокойтесь!
Уверяю вас, гражданка, вы ошибаетесь! Я знаю, вы думаете, что я подхожу к вам, как к женщине, а между тем я подхожу к вам только как к человеку! Только!
– Лучше всего никак не подходите! Никак! Просто уйди те от меня и все!
– Гражданка! Как подвижник независимой мысли, как труженик честного пера, как русский писатель, работающий в настоящее время над вопросом…
Красавица, из-за волнения трудно улавливающая смысл его речи:
– Если правда, что вы подходите ко мне не как к женщине, тогда говорите прямо, чего вам от меня нужно – без длинных предисловий!
Лицо Шибалина веселеет:
– Благодарю вас! Мне нужно от вас немногое, совсем немногое, сущие пустяки! Мне нужно только ваше откровенное мнение, вернее, подробное объяснение, почему вы так категорически отказались разговаривать с теми четырьмя приличными мужчинами – с четырьмя или больше, я не знаю, сколько их там было…
Красавица не верит своим ушам:
– Что-о??? Я??? Вам??? Объяснение??? Смеете требовать от меня объяснение??? До-пра-ши-вать???
Задыхается. Не может говорить. Глазами утопающей по водит вокруг, ищет посторонней помощи.
– Чего же тут особенного? – со спокойной улыбкой спрашивает Шибалин.
– Гражданин!.. Имейте в виду!.. Сейчас должен прийти сюда мой муж!..
– Тем лучше, гражданка. Значит, дальнейшую беседу на эту тему мы поведем уже втроем.
– Как-кое из-де-ва-тель-ство! Гражданин, прежде, чем принять свои меры, я вас в последний раз спрашиваю: вы уйдете от меня?
– Ни за что! Понимаете: ни за что! Теперь-то уж ни за что не уйду! Раньше еще мог бы уйти! А теперь, после того, как вы сказали, что сюда должен скоро прийти ваш муж, я заинтересован вдвойне! Я не то, что не хочу уйти от вас, нет, я не могу, если бы и хотел! Во мне сейчас уже говорит не я, а спец! Вы, как еще никто, разбудили во мне специалиста своего дела, изыскателя, собирателя ценного человеческого материала! Вы сами не отдаете себе отчета, какой вы дорогой для меня материал! Вы такой драгоценный, такой, можно сказать, в историческом смысле, ископаемый материал! Зачем нам тратиться на археологические экспедиции в безводные монгольские пустыни Гоби, раскапывать там занесенные песком мертвые города Хара-Хото, когда каждый из нас ежедневно может видеть вокруг себя таких же окаменелых мертвецов! Сударыня! В переживаемую нами величайшую во всемирной истории эпоху, в эпоху воздухофлота, в эпоху радио, в эпоху Коминтерна, в эпоху кануна окончательного развала междугосударственных перегородок и слияния всех народов в одну трудовую семью, в эту изумительную эпоху и вдруг – экземплярчик, подобный вам: 'куль-тур-ная' женщина с микроскопическим, меньше чем муравьиным, кругозором! Ведь вы сами только что сказали, что новые миры, как и все вообще новое, вам чуждо и неинтересно! Вы сделали и некоторые другие, не менее любопытные признания! Это ли не замечательно? Это ли не находка? Это ли не клад для науки о человеке? Это ли не экспонат для музея, для музея человековедения?
Красавица с испуганно выпученными глазами в сторону:
– Это какой-то сумасшедший…
Шибалин громко, с непонятным, вдруг налетевшим на него озорством школьника:
– Сама сумасшедшая! Красавица вскакивает:
– Я сейчас милиционера позову! Шибалин ей в лицо:
– А-ме-ба! Ха-ха-ха! Она:
– Такие оскорбления!.. Такие оскорбления!..
Спешит к ограде бульвара. Мечется вдоль железного за бора в одну сторону, в другую, как в клетке. Кричит с бульвара на мостовую:
– Милиционер!.. Милиционер!..
Оборачивается, глядит, не убегает ли Шибалин.
А Шибалин сидит, широко раскинувшись. Чувствует себя необыкновенно свободно. Улыбается ей:
– Не бойтесь, не убегу! Зовите же, зовите милиционера! Пост там, недалеко, на углу! Вы всей этой истории придаете еще более сложный, еще более содержательный оборот!
У боковой калитки, среди раздвинувшейся зелени, как портрет в раме, возникает краснощекая физиономия милиционера.
XX
Милиционер, безусый карлик в слишком просторной, как бы отцовской фуражке, смешно оттопыривающей его уши, с суровым выражением лица, подбегает к красавице:
