– Ладно, ладно.
– Не 'ладно', а давай сейчас!
– На, на, не бойся.
Они низко наклоняют головы, проходят гуськом в пролом, исчезают за стеной.
Настя, в тени, под стеной, попыхивая папироской, кричит со своего места:
– Осиповна, за сколько она, за полтора пошла? Осиповна устало, в землю:
– За полтора.
IV
Под фундаментом задней стены, в одной из трех лисьих нор, в средней, в черной темноте вспыхивает желтым огоньком спичка и освещает две руки, отсчитывающие деньги. А в следу ющий момент оттуда вылезают на поверхность земли молоденькая Фроська и ее гость, мужчина средних лет с выбритым, строгим, почти свирепым лицом.
Фроська, здоровая на вид, цветущая, живая, в яркой шляпке, в короткой юбке, одной рукой стряхивает с колен землю, а в другой держит перед недовольно-удивленным лицом деньги:
– Сколько же вы дали?..
– Как договаривались.
И бритый-строгий, покаянно опустив в землю глаза, спешит к выходу из руин.
Фроська цепко виснет на его руке:
– Прибавьте полтинник на пиво!
– Довольно с вас. Достаточно заплатил.
– Ну, двугривенный на папиросы!
– Нет, нет. Не могу.
– Ну хоть гривенник на трамвай! Всего гривенник! Гривенника жаль?
– Не люблю, когда клянчат. Я ведь, кажется, с вами не торговался, считал неудобным, а сколько запросили, столько и дал. А вы и еще клянчите.
– Гражданин! Только гривенник! Я не прошу рубль! А другие и по три рубля мне дарят!
Бритый-строгий, чтобы отвязаться, с раздражением дает ей:
– Нате!
Фроська отпускает его руку:
– Вот теперь спасибо!
Останавливается в руинах, кричит ему вслед:
– Счастливо вам! Заходите в другой раз!
Прячет в чулок деньги, становится лицом к луне, пудрит перед зеркальцем нос, красит губы, румянит щеки, поправляет возле ушей кудряшки волос, запихивает под кофту на месте грудей два высоких комка тряпья, потом, оглядев всю себя и изобразив примерную дергающуюся походку, которой она сей час защеголяет по освещенным улицам Москвы, уходит из руин в город – за новым хорошим гостем.
Осиповна встает, идет, подсаживается к Насте, обращает ся к ее гостю:
– Гражданин, одолжите покурить.
Гость охотно угощает ее:
– Пожалуйста! Курите! Мне не жалко! Я такой человек! Каждому сочувствую!
Осиповна курит, наслаждается, сплевывает:
– А Фроська, шкуреха, опять на Неглинную побежала гостя ловить.
Настя пускает изо рта дым:
– Ну и что ж?
Осиповна прежним тоном:
– За сегодняшний вечер она уже шестерых приняла, за седьмым побежала. А вся ночь еще впереди.
Настя с одобрением:
– Что же. Хорошо.
– Мало хорошего. Она будет семерых принимать, а другие вовсе без почина сидят.
– Значит, умеет. Сумей ты. Сумей семерых принять.
Осиповна с гордостью:
– Семерых? Никогда! Я еще понимаю принять девушке в вечер двух-трех гостей, ну от силы четырех. Но не семерых же!
Настя смеется:
– Фроська, она и семнадцать примет. И осуждать ее за это тоже нельзя. Пока молода, пока мужчины интересуются ею, она старается обеспечить себя на будущее. Она в твои годы не будет так, как ты, в развалке сидеть. Мы вот и курим, и нюхаем, и выпиваем, а она знает одно: копит и копит деньги. Которая с ней на квартире девушка Лелька живет, так та рассказывает, что у Фроськи две тысячи денег в трудовой сберегательной кассе на книжке лежат. А до чего экономная она в расходах! Привозит ей мужик с базара дрова, а она заместо денег предлагает ему остаться с ней. Приходит к ней из коммунхоза получать деньги за электричество старичок, а она и его замарьяжит. То же самое с обойщиком, когда оклеивает новыми обоями комнату, и с печником, когда ремонтирует печь, – со всеми, со всеми! И никому не платит, и денежки целиком остаются у ней в кармане.
Гость, вернее силуэт гостя, едва заметный под стенкой, в тени:
– Гы-гы-гы! И трубочиста с собой положит, когда тот почистит у них в доме трубы? Гы-гы-гы! Такая девушка всегда будет хорошо жить.
Настя:
– А конечно! Она и сама говорит: 'Девочки, мне еще только год поработать, а тогда буду барыней'.
Осиповна:
– Да… Будет… Как раз… Держи карман шире…
VI
Из пролома в боковой стене выходят, согнувшись, гуськом, прежний лохматый мужик и Антоновна.
Антоновна, веселая, легкая, довольная, что заработала, провожает мужика к выходу из руин:
– Пупсик! Подари гривенничек!
Мужик, разочарованный, мрачный, с перекошенным черным лицом:
– Нету, нету. Чего там. И так дорого заплатил, погорячимшись. А приведись мне сейчас, я б тебе и копейки не дал. Задаром с тобой не пошел бы.
С отвращением плюет в сторону.
– Тьфу!
– Ну пятачок!!! Только один пятачок! Пятачок не деньги!
– И не проси. Все равно не дам. Будет с тебя. Пожил с тобой я каких-нибудь пятнадцать минут, а полтора рубля выскочило! А мы за полтора рубля знаешь сколько работаем?
– Ну три копейки! Мне не для денег, мне только для почину, у тебя рука легкая!
Обнимает его за необъятную талию, нежно:
– Пупсик, ну не скупись, не скупись…
Мужик, не глядя на нее, с озлоблением тычет ей в руку медяк:
– На, с-смола!!!
Он уходит.
