Чтобы их тащить, впрягались по сто невольников, ремней недоставало, чтобы уцепиться всем!
Мальчишка, грязный и в одной набедренной повязке, потерявшей цвет, раскрыв рот смотрел на двух могучих франков.
Томас спросил:
– Ты хоть знаешь, что здесь творилось?
Мальчишка потряс головой, а когда увидел, что могучий железный франк смотрит с ожиданием, сказал застенчиво:
– Проклятое место.
– Почему?
– Эйнастия, – ответил мальчишка. Он попятился, побелел, выговорив страшное слово. – Это же эйнастия…
Он унесся, только пятки засверкали. Томас озадаченно смотрел вслед:
– Чудится, что уже слышал об этом учении… Но тогда, если ничего не перепутал, все ломали и рушили… а здесь строили, пока животы не порвали и не сгинули… Нет, наверное, перепутал!
Олег согласился торопливо:
– Да-да, ты ведь странствовал много. Скажи, а как твой отряд ворвался в ворота Иерусалима?
Томас оживился, разом забыл о величественных плитах, приосанился, спина выровнялась, а грудь выгнулась колесом, выпрямляя погнутые доспехи:
– Сэр калика, это был бой!.. Это был бой, о котором не стыдно пересказывать и внукам-правнукам, ибо не скоро еще превзойдут храбростью и мужеством как защитников, так и отважных воителей за Гроб Христов…
Похоже, калика слушал не совсем внимательно, но Томас был не мелочен, рассказывал подробно и охотно. Олег постепенно оттаял, вроде бы даже с удовольствием посматривал на красивое мужественное лицо рыцаря. В какой-то момент вдруг нахмурился, ухватился за обереги.
Томас спросил насмешливо:
– Не моя ли улыбка во все сто зубов тебя напугала?
– Она, – ответил Олег коротко.
– Почему? – насторожился Томас.
– Ты чересчур весел, а беда приходит неожиданно. Всегда почему-то в разгар веселья. А зубов, кстати сказать, всего тридцать два.
– Только-то? – удивился Томас. – Никогда бы не подумал!.. Впрочем, я рыцарь. Мое дело вышибать их на турнирах, а не считать. Считают пусть грамотные, их же в академиях учили…
Он с легким сердцем пустил коня впереди калики. В Константинополе сразил порождение ада, адепта Зла, одного из рыцарей Сатаны – кто решится помешать победоносному возвращению?
Олег ехал позади. Томас оглядывался, пока шея не заболела: калика мрачнел на глазах, обереги не выпускал из пальцев. Томас наконец ощутил знакомый холодок, встревожился:
– Сэр калика, в Константинополе еще не все?.. Мы ж такого могучего помощника дьявола побили, что на небесах прыгают, осанны поют! Что еще?
– Не знаю, – ответил Олег неохотно. – Опасность чую, большую опасность, но не могу понять… даже не соображу, откуда придет.
Томас с христианским негодованием посматривал на языческие обереги. Правда, не однажды спасали их души, вовремя предупреждая об опасности, но все-таки поганские, нечестивые! Если бы научиться гадать на чаше или на гвозде, что в рукояти его меча, то наверняка Пречистая Дева посылала бы знамения куда более верные, а главное – христианские.
– У тебя ж почти одно зверье, – заметил он, ревниво посматривая на обереги. – Волки, медведи, даже драконы. А люди уродливые… Зачем-то жабы, птицы, рыбы… А меч только один! И стремя одно, а так не бывает…
Олег вдруг вздрогнул, будто просыпаясь от тяжелого сна, дико огляделся вокруг. Глаза расширились в страхе, словно увидел внезапно выросшее перед ним чудовище.
– Сэр Томас! Сэр Томас, надо успеть проскакать между вон теми каменными холмами.
Не дожидаясь ответа, он сам взвизгнул, хлестнул коня и понесся галопом. Томас озабоченно смерил глазом путь до холмов, ткнул коня шпорами в бока. Рыцарский конь в состоянии пробежать галопом не больше трехсот-четырехсот шагов. Атака тяжелой рыцарской конницы лишь раскалывает войско противника, для гонки за ним не годится. Разламывает передние ряды, всадив длинные копья во врага, дальше вязнет, начинается тяжелая рубка мечами и топорами, а взмыленные кони пытаются устоять на дрожащих от усталости ногах.
Этот конь мог нести тяжеловооруженного всадника почти версту, а до холмов, на которые указал калика, чуть меньше версты… но если там опасность, хорош будет в бою на полудохлом коне!
Конь все набирал и набирал скорость, превращаясь в страшного, закованного в прочный панцирь зверя. Томас еще не видел противника, но сердце стучало как молот, кровь резво шумела в жилах. Разогрелся, ощутил приступ священной боевой ярости, роднящей воина с древними героями и богами: неистовым Вотаном, сиречь бешеным, с исступленными в схватках Беовульфом, Русланом, Тором, Боромиром, Арагорном…
Далеко впереди калика пронесся как стрела между приземистыми холмами – каменными, из серых глыб гранита, рассыпающимися от старости. Молодые зеленые елочки тянулись к небу, довершая разрушение холмов крепкими корнями. Калика лишь однажды оглянулся: проверил, скачет ли рыцарь, которого маг упорно звал меднолобым, хотя со времен меднолобых прошли три-четыре тысячи лет и у Томаса лоб
