старательно сопел, обнюхивал ему шею. Мелизенда ждала долго, когда же вернется, но юный артанин как будто и спать решил возле коня, пришлось пойти самой, смирив гордость человека высокого рождения, но зато спросила с особой резкостью:
– Тебе хочется заботиться об этой крестьянке?
Ютланд подумал, ответил честно:
– Нет.
Она заорала, некрасиво перекосив лицо:
– Тогда в чем дело?
Он пожал плечами.
– Дед Рокош говорит, только звери делают, что им хочется, а человек то, что надо. Мне об этой женщине заботиться не хочется, но раз вырвал из рук жрецов и спас от речного дива, должен о ней заботиться до тех пор, пока не передам эту заботу кому-нибудь другому.
Она завопила:
– Ах, у тебя принципы?.. А мое мнение, мои желания для тебя ничего не значат?..
– Значат, – ответил он терпеливо, – потому и объясняю.
– А так бы ударил? – закричала она громче. – Прибил бы? Удушил?..
– Да что с тобой? – спросил он ошалело. – С цепи сорвалась?
– Что с тобой! – выкрикнула она. – Ладно, я все поняла!.. Мы не будем проезжать мимо Родопска! Ты отдашь меня дяде Гуцурлу, и я избавлю тебя от своего невыносимого присутствия, которое тебе давно поперек горла и которое ты едва терпишь.
Ютланд стиснул челюсти, пережидая бурю в себе, наконец прохрипел измененным голосом:
– Как скажешь.
Он повернулся и ушел к костру, а Мелизенда, рассчитывающая на долгую бурную ссору, что неминуемо что-то да выяснит и полностью докажет, какая она замечательная, и какой он грубый, дурак, и ничего не понимает, осталась кипеть бессильным, не нашедшим выхода гневом, и только смотрела ему в спину прожигающим взглядом, но Ютланд не поэт, подобрал с земли свой мешок и вернулся к Алацу, снова что-то ему шептал в ухо.
К Мелизенде, чего она так ждала, не повернулся ни разу.
Коротким сном она забылась уже под утро, но сама же и проснулась, едва Ютланд поднялся и начал разжигать костер. Пока он складывал мелкие веточки на красные под толстым слоем пепла угли и терпеливо раздувал огонек, она несколько раз пошевелилась, давая понять, что не спит, но он не воспользовался и не заговорил.
Юлия все еще спит, пару раз дернулась всем телом, застонала так жалобно, что у Мелизенды дрогнуло сердце, но тут же напомнила себе, что эта дура с выменем предательски завладела всем вниманием Ютланда, и сразу ощутила такой гнев, что если им можно было бы убивать, на месте Юлии осталась бы сожженная земля глубиной на длину копья.
Ютланд подогрел мясо и даже хлеб, Юлия проснулась и смотрела испуганно, боясь пошевелиться.
Ютланд широким жестом пригласил ее ближе к костру.
– Ешь, – велел он. – Через час будешь в настоящей безопасности.
– Господин, – проговорила она детским голосом, что не очень вязался с ее развитой крестьянской фигурой, – я уже в безопасности! Я счастлива.
– Будешь еще счастливее, – заверил он.
Мелизенде почудился некий жест в ее сторону, но надменно задрала нос и поджала губы. Слишком легко хочет отделаться, она страдала гораздо больше, теперь ему не удастся вымолить ее прощение так легко, она и слова не скажет… по крайней мере, до обеда. А то и до ужина.
Юлия ела быстро, пугливо поглядывая по сторонам, чувствует тяжелое напряжение, но не понимала, что и почему, только съеживалась и втягивала голову в плечи.
Мелизенда к завтраку едва притронулась, холодная и высокомерная, всем видом показывала сильнейшее нетерпение и желание поскорее оказаться отсюда подальше. Молча ждала, пока Ютланд седлал Алаца и коня для Юлии. Сама она села позади Ютланда, держаться старалась за его пояс так, чтобы он ощущал ее брезгливейшее отвращение и полнейшее нежелание к нему притрагиваться.
Хорт смотрел на всех озадаченно, но по своему обыкновению помалкивал и даже сторонился, как Мелизенды и Юлии, так на всякий случай и Ютланда, темного, как грозовая туча.
Конь под Юлией после ночного отдыха оказался вообще резвым, с огромным удовольствием пошел сразу в галоп, долго несся с Алацом ноздря в ноздрю, стараясь перегнать. Ютланд пожалел его и придержал своего скакуна, пусть простая конячка потешится. Юлия держится в седле умело, чувствуется деревенская закалка, когда дети с детства пасут гусей, потом овец и коров, объезжают коней, купают их в озерах и вообще носятся наперегонки даже без седел.
Мелизенда сделала вид, что едва не упала на землю, Ютланд немедленно остановил коня и пересадил ее впереди себя, несмотря на ее чересчур громкие и фальшивые протесты.
Еще полчаса быстрой скачки, холмы ушли вниз, а перед ним открылось огромное ровное пространство, а там, как гора, высится высокий город из белого камня, каждый ярус домов выше предыдущего, там шесть ярусов, а в центре исполинский дворец наподобие столба, украшенного колоннами, что толще дуба в три обхвата, балконами, перекидными мостиками между башенками…
Мелизенда надменно морщила нос, чувствуя смятение варвара, а он после минутного колебания бешено вскрикнул, и конь под ними рванулся с такой силой, что Мелизенду прижало к груди Ютланда, как лист дерева, подхваченный ветром.
Он прямо и бесстрашно смотрел поверх ее головы. Она некоторое время делала вид, что не в силах преодолеть напор встречного ветра, но дикарь не понял и не воспользовался поводом помириться, сидит, как деревянный, даже не щурится, хотя ресницы его трепещут под ударами ветра.
Город вырастал, пугающе огромный, а когда они приблизились к воротам, стало понятно, насколько же они огромные в самом деле, и не такие, как в Артании, когда между двух стен, а эти ворота в стене снизу, где пройдут пятеро всадников стремя в стремя с поднятыми кверху копьями.
Сейчас створки распахнуты настежь, нескончаемым потоком в город тянутся подводы с продовольствием из окрестных сел, а из него везут на телегах металлическую посуду, украшенную чеканкой, дорогие ткани, доспехи, оружие, рулоны тонко выделанной кожи…
Стражи издали уставились в приближающуюся пару на худом коне, один спросил лениво:
– Кто? По какому делу?
Ютланд открыл было рот, чтобы объяснить, что это не их собачье дело, но Мелизенда живо прощебетала:
– Я – Мелизенда, двоюродная племянница князя Гуцурла!.. Моя свита была перебита, я спаслась чудом. И теперь спешу укрыться у своего дяди.
Ее рассматривали с интересом, один наконец кивнул.
– Слезай, побудь здесь. Сейчас мы пошлем одного во дворец. Но горе тебе, если правитель Говерл не признает тебя племянницей…
Они грубо расхохотались, Мелизенда поколебалась, затем заявила с достойной надменностью:
– Нет, меня доставит этот пастух. Дядя, возможно, захочет дать ему пару монет за то, что привез меня сюда.
Страж хмыкнул.
– Доставить тебя во дворец сможем и мы. А пастух получит награду от нас…
Второй сказал со смехом:
– Мы его не тронем и пальцем! Разве этого мало?
Она сказала решительно:
– Отвезет меня он! А если хотите со мной спорить, что ж, у дяди характер крут, знаете. Я скажу, как вы мне грубили.
Они переглянулись, посерьезнели, один сказал со вздохом:
– Ладно, я поеду с вами. Так, на всякий случай… Но убью вас обоих, если князь вас не признает.
– Хорошо, – сказала она.
Страж отправился к коновязи, Ютланд молча и с равнодушным видом ждал, пока он взберется в седло,
