слушателей увлажнились глаза.
Самые благодарные зрители прятались за кулисами. Таналвах, как зачарованная, внимала пению своего возлюбленного, держа Тега на руках, Лиррин вцепилась в ее юбку. Время от времени Кинзел украдкой улыбался им.
Он лично обшаривал сиротские приюты и дома для подкидышей, отбирая своих будущих хористов. Его усилия, равно как и последовавшие затем бесконечные репетиции, не пропали даром. Единение с хором было на грани совершенства; они подходили друг другу, как шелковая перчатка и рука прелестной женщины. Фантомы, в облике птиц и больших, неуместных в это время года ос, разносили музыку над головами зрителей даже в самые дальние уголки, и находившиеся там люди слышали все не хуже тех, кто находился в первых рядах.
Наконец наступил кульминационный момент: Руканис перешел к исполнению песен о великих свершениях. Его голос воспарил до невиданных высот, когда он исполнял куплеты об отваге и любви без взаимности. И тут бронзовые статуи по сторонам помоста ожили.
Стоящий слева герой-завоеватель потянулся, словно пробуждаясь от долгого сна. Враги, которых он одолел, воспрянули тоже, и сражение возобновилось. Очнулся и воин справа, его конь встал на дыбы. Извивающиеся щупальца монстра хлестали героя, который копьем неустрашимо наносил удары по чешуйчатой плоти. Вкусам Кинзела все это не слишком отвечало, но толпе нравилось.
Уже перед самым финалом выступления над головами зрителей дугой выгнулась созданная чародеями радуга; ее краски выглядели ярче, чем если бы здесь потрудилась сама природа. Радуга казалась твердой, напоминая перекинутый через всю ширину парка мост. Тысячи людей вытягивали шеи, чтобы разглядеть получше это чудесное творение волшебства, и вдруг вся ее поверхность пошла трещинами. Красные, голубые, зеленые фрагменты полетели вниз, в процессе падения распадаясь на еще более мелкие. Люди с криками прикрывали головы руками, однако выяснилось, что обрушившийся на них “ливень” состоял из огромного количества удивительных по своей красоте цветов. Падая на землю, они превращались в золотистые звезды и исчезали, лишь изысканный аромат еще долго сохранялся в воздухе.
Прозвучала последняя, мощная триумфальная нота. Толпа взревела. Люди бросали на помост настоящие цветы, выкрикивали имя певца, свистели, хлопали, пускали красные, белые петарды и искусственных голубей, сверкающих, точно платиновые.
Улыбаясь, Кинзел откланялся и ушел за кулисы, где Таналвах и дети встретили его объятиями.
— Ты был изумителен! — воскликнула она. Правда? — У него был такой вид, словно впервые слышал похвалу. — Ты не шутишь?
— Удивительное выступление. Величайшее! Ох, Кинзел, иногда… Если не веришь мне, прислушайся хотя бы к ним. — Собравшаяся публика все еще продолжала восторженно шуметь. — Ну, иди поклонись еще раз.
Он поцеловал ее в щеку и вернулся на сцену.
В толпе, однако, присутствовал человек, не заметивший второго выхода Кинзела к зрителям. Стоя неподалеку от сцены, Серра наблюдала за двумя мужчинами, локтями пробивавшими себе дорогу к помосту. Они были одеты почти одинаково, в черное и серое, и вооружены одинаковыми мечами. Но дело было не только в этом. Чувствовалось что-то особенное в их облике, в том, как они двигались, в выражении их лиц и настороженных быстрых взглядах, которыми они оглядывали собравшихся. В отношении этих двоих у Серры сразу же возникло совершенно определенное, чисто инстинктивное ощущение, а она знала, что следует доверять своим инстинктам.
Незнакомцы добрались до помоста и проследовали дальше, туда, где находилась палатка. На входе стояли охранники, однако после нескольких обращенных к ним слов они отошли в сторону и пропустили странную пару.
Серра начала проталкиваться сквозь толпу.
За кулисами суматоха была сейчас даже больше, чем перед концертом. К музыкантам, хористам и работникам сцены присоединились поклонники, доброжелатели и важные персоны со своими прихлебателями.
Кинзел расстегнул ворот и промокнул пот на лбу. Таналвах одним глазом поглядывала на детей, у которых возбуждение начало сменяться скукой.
— Знаешь, — задумчиво сказал Кинзел, — я мог бы петь еще.
— Хорошо. А я-то думала, ты обрадуешься, когда все закончится.
Он засмеялся.
— Ты, похоже, слишком хорошо меня изучила, любовь моя.
Подошел помощник.
— Господин Руканис, как вы распорядились, мы пропустили некоторых людей, желающих встретиться с вами. Можете принять их сейчас?
— С удовольствием. Тан, пойдешь со мной? — Она покачала головой.
— Нет, я останусь с детьми. Они начинают капризничать.
Кинзел последовал за помощником.
— Жаль, что я не смогу принять всех, кто хочет встретиться со мной, — пожаловался ему певец.
— У остальных такая возможность будет на протяжении недели.
— Знаю. Надеюсь, никто не останется обиженным.
— Я старался.
В дальнем конце палатки, где были два выхода наружу, стояли сорок — пятьдесят поклонников Кинзела Руканиса. Публика подобралась очень разнообразная. Молодежь, пожилые пары, мужчины и женщины средних лет, уличные нищие, родители с младенцами на руках. Увидев певца, все разразились приветственными возгласами.
С улыбкой он подошел к толпе и начал пожимать протянутые руки — охранники сдерживали наиболее ретивых, — а также отвечать на вопросы. Ему протягивали листы пергамента и волшебные рисовальные палочки, он писал серебряным, золотым и малиновым цветом свое имя и краткие посвящения для радостно-возбужденных почитателей. Малышей поднимали, чтобы он поцеловал их в щечку.
Между тем сквозь толпу к нему пробивались двое неулыбчивых мужчин в темной одежде.
Таналвах, стоя неподалеку, вполглаза наблюдала за происходящим, уделяя основное внимание своим воспитанникам.
— Когда мы пойдем домой? — Лиррин зевнула.
У Тега, прислонившегося к ней, уже начали слипаться глаза.
— Скоро, — пообещала Таналвах и взъерошила волосы девочки. — Как только Кинзел освободится.
Появилась Серра.
— Серра! Я рада, что ты вернулась. Хочу сказать тебе, что сожалею…
— Выкинь это из головы. — Ее подруга скользила взглядом по лицам окружавших Кинзела людей. — Подозреваю, что у нас появились сложности.
Таналвах инстинктивно прижала к себе детей.
— Что такое? Это касается Кина? Что произошло?
— Просто предчувствие. — Серра не сводила взгляда с беседующего со своими поклонниками певца. — Вон те двое, видишь? Одинаково одетые.
— В черном и сером? И что?
— Возможно, ничего.
— Если Кинзелу угрожает опасность, я должна быть рядом с ним.
— Нет. Оставайся на месте. — Тон подруги исключал всякую возможность обсуждения.
— С Кинзелом случится что-то плохое? — чувствуя тревогу взрослых, спросила Лиррин.
— Нет, дорогая, — проявляя недюжинную выдержку, успокоила девочку Таналвах. — Все в порядке. — И добавила одними губами, обращаясь к Серре. — Правда?
Та не отвечала. Подруги замерли в молчании.
Кинзел закончил подписывать очередной пергамент и протянул его поклоннику.
— Кинзел Руканис, — произнес кто-то ровным голосом; это прозвучало как утверждение, не вопрос.
Он поднял взгляд. На него смотрели двое мужчин в темной одежде.
— Да, — ответил он.
