– Да, хозяин, – робко ответила та, не поднимая головы.
– А кроме того, – продолжал Хо-Ту, – если в течение первых нескольких недель обучения девушка проявляет определенные успехи в занятиях, ей позволяют питаться не только овсянкой.
Элизабет посмотрела на нас с любопытством.
– Можно даже сказать, – заметил Хо-Ту, – что их начинают кормить хорошо.
На лице Элизабет заиграла улыбка.
– Здесь делают все, чтобы получить за них хорошую цену, – сказал Хо-Ту, не сводя глаз с Элизабет.
Девушка потупила взгляд.
В этот момент послышался пятнадцатый удар гонга.
Элизабет вопросительно взглянула на меня.
– Можешь идти, – бросил я ей.
Она вскочила на ноги и поспешила в контору Капруса, стоявшего, как я заметил в приоткрытую дверь, возле заваленного бумагами стола. Элизабет положила перед ним принесенные свитки пергамента и, выслушав какие-то его распоряжения, тут же пробежала мимо нас по коридору и исчезла за дверью соседнего зала.
– С такой прытью, – усмехнулся Хо-Ту, – она доберется до миски с настоящей овсянкой не последней.
Я взглянул на Хо-Ту и тоже рассмеялся.
Он повернул свою гладко выбритую голову, и взгляд его внимательных черных глаз встретился с моим. Некоторое время он присматривался ко мне, и затем на его лице снова появилась кривая усмешка.
– Для убийцы вы ведете себя несколько необычно, – сказал он.
– Мы идем в загоны для рабов? – перевел я разговор с опасной темы.
– Прозвучал пятнадцатый сигнал гонга. Пойдемте-ка лучше за стол. После обеда я покажу вам загоны.
Мимо нас по коридору торопливо пробегали рабы, поспешно направляясь туда, где находились предназначенные для них комнаты для приема пищи. Я заметил также несколько слуг из свободных, расходящихся по обеденным залам, двери которых за их спиной тут же закрывались.
– Хорошо, – ответил я. – Пойдемте поедим.
Во время обеда на песочной арене зала состоялось несколько поединков – два на маркированных тупых ножах, один на кнутах и кулачный бой. Какая-то обслуживающая столы рабыня пролила вино и была тут же пристегнута к вделанному в стену кольцу для приковывания рабов и наказана плетьми. Затем появились музыканты и невольница, которую мне ещё не доводилось видеть в доме, но о которой мне сообщили, что она была танцовщицей на Косе. Девушка исполнила, причем довольно хорошо, невероятно сложный танец рабского ошейника. Кернус, как и всегда, был целиком погружен в игру с Капрусом, однако на этот раз партия затянулась и продолжалась даже после подачи паги и неразбавленного ка-ла-на.
– А почему, – обратился я к Хо-Ту, от которого мне хотелось узнать за этот день как можно больше, – в то время, как остальные едят мясо, хлеб, мед, пьют ка-ла-на, вы питаетесь одной только овсянкой?
Хо-Ту отодвинул от себя миску.
– Это не имеет никакого значения, – ответил он.
– Да, конечно, – сказал я.
Ложка из рога боска треснула у него в руках, и он раздраженно бросил её обломки в миску.
– Извините, – сказал я.
Он изумленно взглянул на меня, и его глаза блеснули.
– Это не имеет никакого значения, – повторил он.
Я согласно кивнул.
Он поднялся из-за стола и, оглянувшись на меня, сказал:
– Пойдемте, я покажу вам загоны.
В глубине зала я заметил дверь, через которую прошлым вечером увели закованного в кандалы раба и за которой исчез затем Кернус. Сегодня, к моему облегчению, ни один из проигравших схватку рабов не был закован в кандалы и выведен из зала через этот выход.
Раб, выигравший накануне поединок с кривым ножом, снова, как я обратил внимание, обедал за столом. Ошейника на нем уже не было. Теперь он, должно быть, отпущен на свободу. За ремень, с которого у него так же, как и у Хо-Ту, свисал кривой нож, был заткнут длинный хлыст.
– Тот, кого вы называете зверем, вероятно, находится за этой дверью? – невинно полюбопытствовал я.
Хо-Ту пристально посмотрел на меня.
– Да, – ответил он.
– Я бы хотел взглянуть на него.
Лицо Хо-Ту покрылось смертельной бледностью.
– Молите Царствующих Жрецов, – ответил он, чтобы вам никогда не довелось его увидеть.
