– У нас в деревне мехов негусто, – хохотала Турнепс. – Вот поглядим, какова ты на соломе!
– Если так себе, – вступила Верров Хвост, – скоро узнаем. Турнус всем скажет, хороша ты или нет.
– Хороша, – отрезала я.
– Так почему же твой хозяин подарил тебя? – не отставала Турнепс.
– Для забавы, – призналась я. – Он – Клитус Вителлиус, предводитель воинов. У него множество девушек куда красивее меня. Заставил меня безнадежно влюбиться, а потом, для забавы, взял и бросил. Поиграл со мной. Просто из интереса. И, одержав безоговорочную победу, избавился, отшвырнул прочь, подарил.
– Ты его правда любила? – спросила Редис.
– Да.
– Ну ты и рабыня! – Ремешок давилась от смеха.
– Он заставил меня полюбить его! – твердила я, прекрасно понимая, чтр не заставь он меня – все равно бы любила. Будь я свдбодной женщиной, будь у меня выбор – все равно бы любила. Но выбора у меня не было. Я – рабыня. Он подавил всякое сопротивление, заставил полюбить себя, не спросив моего согласия. Выбирать мне и не пришлось. Я мечтала преклонить перед ним колени по собственной воле, но он сделал меня рабыней, силой заставил пасть к его ногам.
– Если ты любишь своего хозяина – ты сумасшедшая, – вынесла вердикт Ремешок.
– Я люблю своего хозяина, – проронила Редис.
Ремешок повернулась и с криком: «Рабыня!» – отвесила ей такую оплеуху, что та отлетела к стене.
– Я люблю хозяина, ничего не могу с собой поделать! – повторила Редис.
Ремешок глянула на меня через плечо.
– Позы не нарушать! Я и не нарушала.
– А ты что, не рабыня? – напустилась я на нее.
Ремешок встала. Высокая! Крупная, ширококостная, по сравнению с нами – просто могучая. Хотя, конечно, рядом с мужчиной – тростинка. Встала во весь рост, одетая, как и положено рабыне, в короткую тунику из шерсти харта. Как и у нас всех, у нее это единственная одежда. Вцепилась в охватывающую шею веревку.
– Да, – ответила она. – Меня могут высечь, продать, убить. Могут подарить кому угодно. Могут заковать в цепи. Могут жечь каленым железом. Могут делать со мной что хотят. – Она устремила взгляд сквозь решетку, туда, наружу. – Я должна преклонять перед ними колени. Должна быть послушной. Делать что скажут. Да. – Опустив глаза, она взглянула на меня. – Да. Я – рабыня.
– Все мы рабыни, – подала голос Редис.
– Не хочу быть женщиной! – сотрясая решетку, прижимаясь лицом к железным прутьям, закричала в слезах Ремешок.
– Ты плачешь, как женщина, – заметила я. Она обернулась.
– Когда-то, – начала я, – и я не хотела быть женщиной. А потом встретила мужчин, какие мне и во сне не снились. И поняла: быть женщиной – это счастье. Ни за что не хотела бы быть никем другим. Пусть из-за того, что я женщина, я оказалась во власти мужчин – все равно дорожу своей женственностью. Среди таких мужчин я свою женственность ни на что на свете не променяю. У каждой девушки есть хозяин. Просто ты, Ремешок, еще не встретила своего.
Стоя у решетки, она злобно глядела на меня.
– Есть мужчины, – продолжала я, – которым ты почла бы за счастье зубами развязать ремни сандалий.
– Если бы Турнус хоть взглянул на меня, – заговорила она, – я на животе проползла бы десять пасангов, чтобы слизать пыль с его ног.
– Значит, Турнус – твой хозяин.
– Да. Турнус – мой хозяин.
– Как тебя зовут? – спросила Редис.
– У тебя есть имя? – спросил незадолго до этого Турнус.
– Мой бывший хозяин, Клитус Вителлиус из Ара, – ответила я, – называл меня Дина.
– Для него ты так мало значила? – удивился Турнус.
– Да, хозяин.
– Хорошее имя. Только уж слишком обычное.
– Да, хозяин.
– Нарекаю тебя Дина! – объявил он. Точно животному кличку дал. – Кто ты?
– Дина, хозяин…
– Как тебя зовут? – спросила Редис. Я улыбнулась.
– Дина.
– Многих девушек с таким клеймом зовут Динами, – заметила Турнепс.
