Рабство есть рабство. Желания рабыни никого не волнуют.
Ее могут в любую минуту продать и перепродать.
Ее могут высечь плетьми, подвергнуть пытке и даже убить по первой прихоти господина.
Она никогда не знает, кому достанется.
Ей постоянно приходится лезть из кожи вон, чтобы угодить человеку, который ни во что ее не ставит.
Величие рабыни состоит в том, что она рабыня. В этом же заключается ее несчастье и трагедия.
Как бы то ни было, цепи женщине всегда к лицу.
Я посмотрел на невольниц. Сразу видно, на кого ошейник надели совсем недавно. Новенькие ведут себя неуверенно, двигаются неуклюже и неженственно. Рядом стояли неразгруженные фургоны, запряженные тягловыми тарларионами. Как правило, для перевозки рабынь используют обычный транспортный фургон с двумя параллельными шестами, к которым девушек приковывают за лодыжки.
Я уже собирался покинуть западные платформы, когда внимание мое привлекла четверка скованных между собой хорошеньких невольниц. Трое были темноволосы, одна оказалась блондинкой. Рабынь еще не успели переодеть. На беленькой красовались обтрепанные по краям выцветшие джинсовые шорты. Синяя рубашка была завязана узлом на загорелом животе. На второй девушке были обтягивающие брючки и свитер. Свитер порвался, из дыры соблазнительно выглядывали груди. Перехватив мой взгляд, землянка стыдливо попыталась спрятать их за остатками материи. Я рассмеялся. Дурешка еще не поняла, куда она попала. На Горе такие штучки не проходят.
Между тем у всех четверых в ушах висели сережки. Удивительно, что на Земле, где женщины всеми силами пытаются обмануть природу, до сих пор сохранился этот обычай. Меня глубоко тронула эта маленькая деталь: все-таки им не удалось до конца вытравить здоровые инстинкты.
— Я требую, чтобы со мной поговорили, — неожиданно произнесла девушка в разорванном свитере, обращаясь к проходившему мимо человеку. Тот изумленно уставился на обнаглевшую рабыню.
— Немедленно пришлите сюда говорящего по-английски человека! — громко повторила она.
— Прикуси язык! — ответил мужчина и коротко, без замаха треснул ее в зубы.
— Он ударил меня! — запричитала землянка, вытирая кровь с разбитых губ.
Остальные невольницы испуганно притихли.
— Он меня ударил, — растерянно повторила девушка. Очевидно, ей и в голову не приходило, что такое может случиться.
— А вдруг они заставят нас целоваться? — в ужасе спросила красотка в джинсовых шортах.
— Значит, будем целоваться, — проворчала девушка в разорванном свитере.
— Неужели они осмелятся? — сказала третья.
— Никто не знает, на что они способны, — ответила четвертая.
— Они не имеют права! — решительно произнесла блондинка.
— По-моему, здесь это никого не волнует, — вздохнула девушка, которую ударили по лицу. На некоторое время все затихли, потом блондинка в шортах спросила:
— Интересно, к какой категории пленников мы относимся?
— А как ты думаешь? — раздраженно ответила девушка в порванном свитере.
— Ты хочешь сказать, что мы рабыни? — в ужасе воскликнула блондинка. — Только не это!
«Любопытно, — подумал я. — А ведь вначале мне показалось, что именно она меньше других стесняется своей сексуальности. Выходит, коротенькие шорты и голый животик были самообманом. Очевидно, ее нередко посещали смутные желания. Выставляя напоказ свое тело, она бросала вызов мужчинам, которых боялась и ненавидела».
Разумеется, все четверо были босы. На Горе рабыням редко разрешают носить сандалии. Это большая привилегия.
Благодаря рабовладельческим рейсам кюров на Горе много землянок. Они высоко ценятся горианскими мужчинами. Земные имена, кстати, на Горе считаются рабскими. Не случайно ими называют даже рабынь горианского происхождения. Последнее символично. Выходит, что гориане рассматривают землянок как прирожденных рабынь.
Почувствовав голод, я пошел дальше. Есть, скорее всего, придется в какой- нибудь харчевне.
Вначале я подумал, что было бы неплохо купить блондинку и вторую, в порванном свитере, но потом решил, что они еще слишком сырые. Ребята могут не сдержаться, и девчонки с хорошими потенциальными данными пойдут на корм уртам.
Я в последний раз оглянулся на стоящих на коленях четверых красавиц. Тяжелые цепи красиво смотрелись на тонких запястьях и изящных лодыжках. Женщинам вообще идут цепи. Надо отдать должное, вкус у кюров хороший.
К платформе подошли двое мужчин. Один нес рабские туники, второй держал в руке нож.
Я с наслаждением допил последний глоток кал-ды, вытер губы рукавом и поднялся из-за стола. Харчевня была переполнена. Многие распевали песни Ара.
— Я готов к игре, — произнес Сентий из Коса, обращаясь к Скорму из Ара.
— Я тебя уничтожу, — ответил тот.
Интересно, о чем думают гении каиссы накануне великого турнира? Поговаривали, что Скорм, как свирепое злое животное, в одиночку бродит по скамьям амфитеатра. Сентий из Коса сидит в своем шатре и, как ни в чем не бывало, изучает позицию, которая сложилась поколение назад в партии второстепенного игрока Оссиуса из Табора и Филимона из Асперихта, ткача, даже не принадлежавшего к касте, игроков. Партия, естественно, была не турнирная и от ее результата ничего не зависело. Сентий тем не менее считал ее интригующей и часто разыгрывал наедине сам с собой.
— Здесь, — любил говорить Сентий, — Филимон, сам того не подозревая, прикоснулся к рукаву каиссы.
За несколько столиков от меня какой-то человек встал со стула и вышел из харчевни. Я ощутил смутное беспокойство. Причину его объяснить я не мог. Я даже не разглядел его лица, да и он, скорее всего, меня не увидел.
Я нырнул под полог и вышел на улицу. В таких заведениях платишь перед едой, после чего тебе выдают жетон, который надо положить перед собой на стол. Еду разносят рабыни в коротеньких кожаных фартучках. За них надо доплачивать.
Я снова слился с толпой. До завтрашнего вечера ничего особого не предвиделось. За моей спиной продолжали распевать песни болельщики из Ара.
Рабовладелец ударил в гонг и возвестил, что торги в павильоне начнутся через один ан.
— Девушка на прокат! Девушка на прокат! — громко выкрикивал какой-то человек. Впереди него бежала обнаженная рабыня со скованными за спиной руками. Увидев меня, он дернул за накинутую на ошейник цепочку, и девчонка повалилась на колени, хватая меня зубами за край
