Она помчалась прочь с дворика Гарольда, пролетела весь Арапахо, крутя педали изо всех сил, и скоро очутилась в центре города, на Каньон-Бульваре. Пятнадцать минут спустя она уже была в своей квартире.
Дома стояла полная тишина.
Она раскрыла свои дневник, взглянула на грязный шоколадный отпечаток пальца и подумала, где же Стю.
И с ним ли Гарольд.
После ленча Стю расстался с Гленом и пришел домой. Он сидел без дела в гостиной, раздумывая над тем, куда могла отправиться Матушка Абагейл, и еще — насколько правы Ник с Гленом, пуская все на самотек, когда раздался стук в дверь.
— Стю? — позвал Ральф Брентнер. — Эй, Стю, ты дома?
С ним был Гарольд Лодер. Улыбка Гарольда сегодня слегка увяла, но не сошла с лица; он был похож на веселого участника похорон, пытающегося выглядеть серьезным на похоронной службе.
Ральф, страшно переживавший из-за исчезновения Матушки Абагейл, полчаса назад повстречал Гарольда, возвращавшегося домой после работы с группой, набиравшей воду в боулдерском ручье. Ральфу нравился Гарольд — у того всегда находилось время выслушать и посочувствовать любому, кто хотел поделиться какой-нибудь своей грустной историей… И Гарольд никогда не просил ничего взамен. Ральф выложил ему все об исчезновении Матушки Абагейл, включая свои собственные опасения, что с ней может случиться сердечный приступ, или она сломает какую-нибудь хрупкую косточку, или просто умрет от истощения, если не вернется к ночи домой.
— Ты же знаешь, какие дожди идут почти каждый вечер, — закончил Ральф, когда Стю налил всем кофе. — Если она вымокнет, то наверняка схватит простуду. И что тогда? Скорее всего воспаление легких.
— Что мы можем тут поделать? — спросил их Стю. — Мы не в силах заставить ее вернуться, если она не захочет.
— Ну да, — согласно кивнул Ральф. — Но у Гарольда есть неплохая идея.
Стю устремил свой взгляд на Гарольда.
— Как дела, Гарольд?
— Неплохо. А у тебя?
— Отлично.
— Как Фрэн? Заботишься о ней? — Глаза Гарольда не избегали взгляда Стю, и в них светился легкий, добродушный юмор, но на мгновение Стю показалось, что улыбающиеся глаза Гарольда похожи на солнечные блики на воде Брейкман-Куори в его родных местах — вода там казалась очень соблазнительной для купания, но кое-где уходила на такую глубину, куда никогда не проникали солнечные лучи, и за несколько лет четверо мальчишек распрощались с жизнью в заманчивом на вид Брейкман-Куори.
— Стараюсь, — ответил он. — Так что ты придумал, Гарольд?
— Ну смотри. Я понимаю точку зрения Ника. И Глена тоже. Они видят, что Свободная Зона воспринимает Матушку Абагейл как теократический символ… И относительно Зоны они близки к истине, не так ли?
Стю сделал глоток кофе.
— Что ты подразумеваешь под «теократическим символом»?
— Я бы назвал это земным символом заключенного с Богом соглашения, — сказал Гарольд, чуть прикрыв глаза. — Как Святое Причастие или священные коровы в Индии.
Услышав это, Стю слегка смягчился.
— Да, неплохо сказано. Те коровы… Им разрешают слоняться по улицам и устраивать дорожные пробки, верно? Они могут свободно заходить в магазины, а могут и пойти погулять за город.
— Да, — согласился Гарольд, — но большая часть этих коров больна, Стю. Они едва не умирают с голоду. У некоторых чахотка. И все это потому, что они — всеобщий символ. Люди убеждены, что Бог позаботится о них, как и наши люди уверены, что Бог позаботится о Матушке Абагейл. Но я лично сомневаюсь в Боге, который говорит, что это правильно — предоставить бедной бессловесной корове бродить и страдать от боли.
На лице Ральфа на мгновение промелькнула какая-то неловкость, и Стю понял, что тот испытывает. Он и сам ощутил нечто похожее, и это дало ему возможность осознать, как он сам относится к Матушке Абагейл. Он почувствовал, что Гарольд скатился к богохульству.
— Как бы там ни было, — торопливо произнес Гарольд, бросив тему священных коров в Индии, — мы не можем изменить отношение людей к ней…
— Да и не хотим этого делать, — быстро вставил Ральф.
— Точно! — воскликнул Гарольд. — В конце концов, это она собрала нас всех вместе, причем безо всяких там раций.
Моя мысль состоит в том, чтобы мы оседлали наши верные мотоциклы и сегодня днем прочесали западную окраину Боулдера. Если не будем сильно отрываться друг от друга, то сможем поддерживать связь через переносную рацию.
Стю кивал. Именно этим он и хотел заняться. Бог или не Бог, священные коровы или не священные, но неправильно — оставлять ее там одну. И это не имело бы никакого отношения к религии, это было бы просто полной бессердечностью.
— И если мы отыщем ее, — сказа.? Гарольд, — то сможем спросить, не нужно ли ей чего- нибудь.
— Например, подвезти обратно до дома, — вставил Ральф.
— Во всяком случае, мы можем присматривать за ней, — сказал Гарольд.
— Ладно, — кивнул Стю, — по-моему, это чертовски здравая мысль, Гарольд. Я только оставлю записку Фрэн.
Но когда он писал записку, его не оставляло желание оглянуться через плечо на Гарольда и посмотреть, что тот делает, пока никто на него не смотрит, и какие чувства могли в этот момент отражаться в глазах Гарольда.
По просьбе Гарольда ему отвели извилистый участок дорога между Боулдером и Недерлендом, потому что он счел это место наименее вероятным для нахождения старухи. Даже он, пожалуй, не сумел бы дойти из Боулдера до Недерленда за одни день, не говоря уже об этой выжившей из ума старой бляди. Но поездка была приятной и давала ему возможность хорошенько подумать.
Теперь, без четверти семь, он уже собирался возвращаться. Его «хонда» стояла на обочине шоссе, а сам он сидел за столиком для пикников и жевал диетические конфеты «Слим-Джим», запивая их кока-колой. Переносная рация, висевшая на руле «хонды» с вытянутой на полную длину антенной, слабо потрескивала, и в ней бормотал еле слышный голос Ральфа Брентнера. Эта рация действовала лишь на небольшие расстояния, а Ральф находился где-то наверху, на горе Флагстафф.
— …Амфитеатр Восходящего Солнца… никаких следов-тут, наверху, начинается гроза…
Потом раздался голос Стю — более явственный и близкий. Он находился в парке Шатокуа, всего в четырех милях от Гарольда.
— Повтори, Ральф.
Вновь послышался голос Ральфа — на этот раз настоящий рев. Может, его хватил удар. Неплохой был бы конец для сегодняшнего дня.
— Никаких следов! Я спущусь, прежде чем стемнеет! Все!
— Десять-четыре, — разочарованно протянул Стю. — Гарольд, ты здесь? — Гарольд встал, вытирая руки о джинсы. — Гарольд Лодер! Слышишь меня, Гарольд?
Гарольд потянулся средним пальцем — трах-пальчиком, как называли его неандертальцы старших классов дома, в Оганкуите, — к рации, нажал на кнопку передачи и произнес любезным голосом, но с требуемой ноткой разочарования:
— Я здесь. Я сошел с дороги… показалось, что-то валяется в канаве. Это был старый пиджак. Конец
