Противостояние. Том II

он чуть не упустил его из виду.

Он подбежал к камину, вытащил кирпич и извлек оттуда гроссбух. В первый раз ему пришло в голову, насколько опасной была эта книга. Если кто-то нашел ее, всему конец. Кому-кому, а ему-то это прекрасно известно: разве не началось все с дневника Фрэн?

Гроссбух. След ноги. Означает ли второе, что первое обнаружено? Конечно, нет. Но как узнать наверняка? Такого способа нет, в этом и состоит голая и страшная правда.

Он задвинул кирпич на место и унес гроссбух с собой в спальню. Там он положил его под подушку рядом с револьвером «смит-вессон», думая, что должен сжечь сто, и зная, что никогда не сможет этого сделать. Под этой обложкой скрывалось лучшее из всего, что он написал за всю свою жизнь, единственное, что вышло из-под его пера в результате веры и личных обязательств.

Он лег, смирившись с предстоящей бессонной ночью, и принялся без конца перебирать в уме возможные укромные места. Под качающейся доской? В глубине шкафа? Или, быть может, прибегнуть к старому воровскому трюку и поставить гроссбух открыто на одну из книжных полок как обычную книгу среди прочих книг между томом «Ридерз Дайджест» и «Великолепной женщиной»? Нет, это слишком рискованно; так он никогда не сможет спокойно уйти из дома. А как насчет хранилища в банке? Нет, это не подойдет — книга должна быть с ним, там, где он всегда сможет взглянуть на нее.

В конце концов он начал засыпать, и его освободившийся благодаря наваливающемуся сну мозг отправился в свободное плавание, медленно двигаясь, как шарик китайского бильярда.

Он думал: «Его нужно спрятать — вот в чем загвоздка… Если бы Фрэнни спрятала свой получше… Если бы я не прочитал, что она действительно обо мне думает… все ее лицемерие… Если бы она только…»

Гарольд, широко раскрыв глаза, резко уселся на своей кровати и издал слабый вскрик.

Он сидел так очень долго, и через некоторое время сто стала бить дрожь. Она все узнала? Это был отпечаток ноги Фрэн? Дневники… Журналы… Гроссбухи…

Наконец он снова улегся, но долго еще не мог заснуть и все раздумывал, имеет ли Фрэн Голдсмит обыкновение носить теннисные туфли или спортивные тапочки. И если да, то как выглядит узор на их подошвах?

Узоры подошв, узоры душ. Когда он все-таки уснул, сны его были тяжёлыми, и не один раз он жалобно вскрикивал в темноте, словно выталкивая из сознания то, что уже вторглось туда — и вторглось навечно.

Стю пришел домой в четверть десятого. Фрэн, свернувшись калачиком на двуспальной кровати в одной из его рубах, которая доходила ей почти до колен, читала книгу под названием «Пятьдесят полезных растений». Когда он появился, она вскочила.

— Где ты был? Я так волновалась!

Стю рассказал про идею Гарольда отыскать Матушку Абагейл, чтобы они могли по крайней мере присматривать за ней. Он не стал упоминать о священных коровах. Расстегивая свою рубашку, он закончил:

— Мы бы и тебя взяли с собой, детка, но не сумели разыскать.

— Я была в библиотеке, — сказала она, глядя, как он снимает рубашку и засовывает ее в мешок для грязного белья, висящий на обратной стороне двери. Он был довольно волосат — и грудь, и спина, — и она поймала себя на том, что, пока не повстречала Стю, волосатые мужчины всегда вызывали у нее легкое отвращение. Наверное, от облегчения, что он вернулся, подумала она, головка у нее слегка поглупела.

Гарольд читал ее дневник, теперь она это знала. И она страшно боялась, что Гарольд мог хитростью заманить куда-то Стю, остаться с ним наедине и… ну что-нибудь с ним сделать. Но почему сейчас, сегодня, именно когда она узнала? Если Гарольд так долго не будил спящую собаку, не логичнее ли было бы предположить, что он вообще не хотел ее будить? И разве исключено, что, прочитав ее дневник, Гарольд понял всю бессмысленность своих постоянных преследований? Когда на нее свалилась новость об исчезновении Матушки Абагейл, она дошла до такого состояния, что готова была увидеть дурное знамение в цыплячьих потрохах, но на самом деле Гарольд прочитал всего-навсего ее дневник, а не признание в преступлениях века. И если она расскажет Стю о том, что узнала, то лишь выставит себя дурой и, возможно, вызовет у него злость на Гарольда… а может, и на себя саму — прежде всего за то, что оказалась такой недотепой.

— Никаких следов, Стю?

— Не-а.

— А как тебе показался Гарольд?

Стю как раз снимал штаны.

— Здорово скис, — ответил он. — Переживал, что из его плана ничего не вышло. Я пригласил его зайти к нам поужинать, когда он захочет. Надеюсь, ты не против. Знаешь, мне и впрямь кажется, что я мог бы сойтись получше с этим сосунком. Ты ни за что не смогла бы убедить меня в этом в тот день, когда я встретил вас двоих в Нью-Хэмпшире. Я зря пригласил его?

— Нет, — сказала она, — немного подумав, — мне бы хотелось сохранить хорошие отношения с Гарольдом.

«Я сижу дома и думаю, что Гарольд может строить планы, как бы прострелить башку Стю, — подумала она, — а Стю тем временем приглашает его на ужин. Видно, и впрямь у беременных бывают заскоки!»

— Если Матушка Абагейл не появится к рассвету, — сказал Стю, — я, пожалуй, спрошу Гарольда, не отправится ли он еще раз со мной на поиски.

— Мне бы тоже хотелось поехать, — торопливо сказала Фрэн. — И еще несколько ребят тут не очень-то верят, что пищу ей приносят птицы. Дик Воллман, к примеру. И Ларри Андервуд.

— Ну вот и отлично, — пробормотал он, ложась рядом с ней. — Скажи-ка, а что у тебя надето под этой рубашкой?

— Большой и сильный мужик вроде тебя мог бы сам это выяснить, без моей помощи, — чопорно заявила Фрэн.

Под рубашкой не оказалось ничего.

На следующий день поисковая партия, вышедшая ровно в восемь утра, насчитывала с полдюжины человек — Стю, Фрэн, Гарольд, Дик Воллман, Ларри Андервуд и Люси Суонн. К полудню их группа разрослась до двадцати человек, а к сумеркам (сопровождавшимся обычными короткими всплесками дождя и вспышками молний у подножия гор) уже больше пятидесяти поисковиков прочесывали кусты к западу от Боулдера, шлепая через ручьи, карабкаясь по ущельям и переговариваясь по рации.

Странное состояние смиренного ужаса постепенно сменило вчерашнее принятие факта исчезновения старухи. Несмотря на мощную силу снов, обеспечившую Матушке Абагейл ее полубожественный статус в Зоне, большинство людей изведали достаточно много испытаний, чтобы реалистично относиться к вопросу выживания: старухе было далеко за сто, и всю ночь она оставалась за городом одна. А теперь надвигалась вторая ночь.

Парень, добравшийся до Боулдера аж от Луизианы и приведший с собой двенадцать человек, довольно точно подытожил все. Он прибыл со своими людьми позавчера днем. Когда ему сказали, что Матушка Абагейл исчезла, этот мужик по имени Норман Келлогг швырнул свою бейсбольную кепку «Астрос» на землю и произнес:

— Ну надо же, твою мать, опять моя везуха… Кого вы послали искать ее?

Чарли Импенинг, ставший уже более или менее официальным паникером Зоны (это он сообщал «радостные» вести про снег в сентябре), принялся подзуживать людей, говоря, что раз Матушка Абагейл слиняла отсюда, то, быть может, это знак, что пора всем смываться. В конце концов, Боулдер находится слишком уж близко. Близко к чему? Да ладно, всем прекрасно известно, к чему он близко, и лично Чарли Импенингу Нью-Йорк или Бостон кажутся куда безопаснее. Последователей у него не оказалось. Люди устали и не хотели сниматься с насиженных мест. Если настанут холода, а тепла не будет, они, может, и тронутся в путь, но не раньше. Им нужно оправиться, прийти в себя. Импенинга вежливо спрашивали, не собирается ли он двинуться один. Импенинг отвечал, что, пожалуй, подождет, пока еще у нескольких