выиграл бой – но не войну.
– Па-рис! Верни Елену! Па-рис! Вер-ни!
– Слава ахейцам!
Чувствую, что окончательно схожу с ума. Это не Троя! это иной берег! Нет, все-таки Троя – вон ров и укрепления, дело рук великого Геракла. Вон берега мутного Скамандра. Все правильно. Кроме главного: сонмище людей, встречающих наш корабль, вместо оскорблений кипит приветствиями. Летят в воздух шапки, венки, тысячи глаз сияют радостью, тысячи глоток изрыгают:
– Союз нерушимый меж Троей и бурно-могучей Ахайей!
– Па-рис! вер-ни!!!
Нас подхватывают на руки. Несут: в буре кличей, в громе здравиц. Гостеприимно распахиваются Скейские ворота, стража вытягивается, салютуя копьями. Я, Одиссей, сын Лаэрта, беру Трою! нет! она сама блудницей валится к ногам героев!
Быть не может...
Машинально подмечаю мощь стен, несокрушимость угловых башен. За стенами, в черте города, вижу странное: стада овец щиплют травку. Оказывается, троянцы часть городской земли отвели под малые пастбища, поддерживая живой запас продовольствия на случай осады. Если здесь есть еще пара-тройка источников... а ведь о внезапности нападения можно только мечтать. Дурные мысли; от всеобщего ликования они становятся еще дурнее. Бред, обман зрения и слуха!
– Слава!
– Па-рис! ут-рись!..
– Богоравный Менелай! Хитроумный Одиссей! Вещий Калхант!
А я все жду: когда ударит? откуда?! – и сердце замирает в предчувствии...
На землю нас опускают только у ворот Пергама, троянского акрополя. Передав из рук в руки через лабиринт улочек, сплошь запруженных толпой. Выше, выше, вверх, на холмы – где ждет послов дворец басилея. Торжествуя, поют ворота. Вход стерегут две золоченые львицы: куда там микенским! По сравнению со здешними – бедные родственницы. Спешно оправляем одежды, ибо ношение на руках даром не проходит. Шествуем ко дворцу, в сопровождении местных даматов. Еле сдерживаюсь, чтоб не вертеть головой по сторонам.
А Акамант-афинянин даже не сдерживается. Вертит.
Мрамор ступеней розов, словно женское тело. Поверх брошены ковры. Двери великолепны: порог из бронзы, косяки отделаны серебром. Дверные кольца из чистого золота. Вокруг – ряды колонн с резными капителями; свод инкрустирован по фризу эмалевыми вставками. У дверей – стража. Горит на солнце начищенная медь доспехов, сверкают наконечники копий; на шлемах – султаны из перьев. Впору спутать с павлинами!
А долги зажали, скряги, не отдают...
В длинном коридоре царит сумрак. Факелы на стенах роняют пятна света через каждые семь шагов (посчитал, не поленился). Тьма-свет, тьма-свет. Впечатление зловещее. Наверное, так и было задумано.
Без шума раскрываются следующие двери.
Небесная лазурь, расшитая драгоценными искрами – стены. Вечерняя синь – купол потолка. В нем прорезаны световые колодцы, сквозь которые рушатся вниз потоки солнца.
Дух захватывает.
Колонны света перемежаются колоннами из мрамора (светлее, чем дворцовые ступени) – и поначалу теряешься: свет? камень? что растет из земли в небо, а что – наоборот?!
Под ногами: море. Пенится барашками. Вот сейчас ухнешь в Посейдоново царство! В дальнем конце зала, на возвышении – трон. Медленно надвигается на нас... нет, конечно же, это мы идем к трону – плывем по рукотворным волнам. Слева и справа с достоинством выстроились... Сыновья? Придворные? В основном, сыновья: неуловимое сходство заставляет щуриться: так не бывает! Однако здесь далеко не одни троянцы. Двое чернокожих в ярких одеждах. Эфиопы; 'Люди-с-Обожженным-Лицом [74]'. Передать им, что ли, привет от Ворона? Нет, не поймут. А жаль... Смуглые, но все же не до черноты, хеттийцы с орлиными носами. Смотрят одинаково: пристально, оценивающе – и чуть надменно. Дальше – фракийцы, три беловолосые женщины в мужской одежде... неужели амазонки?
'Мисийцы, – одними губами шепчет Калхант. – Киконы, пафлагонцы... кары-дикари...' Союзники. Умен Приам: почет ахейским послам, и демонстрация силы. А где, собственно...
...вот это – Приам?!!
Вот эта трясущаяся развалина на троне – владыка крепкостенной Трои?!
Дряблые руки безвольно обвисли на подлокотниках, словно для контраста украшенных львиными мордами. Пальцы дрожат, мнут воздух. Голова старца клонится набок, и правителю стоит немалых усилий держать ее ровно. Воск лица изрезан муравьиными ходами морщин. Волосы редкие, грязно-седые. Да ведь ему (быстро прикидываю в уме) и пятидесяти нет! А на вид – в толос краше кладут. Люди говорят: Приамовы жены до сих пор ему детей рожают. Законных. От царственного мужа. Одна дочку месяца три назад родила. Или врут? Дяденька, откуда ж у тебя силы жен любить?
Нет, я действительно кобель! Нас троянский владыка принимает, судьбы мира решаем, а у меня одно на уме!
Оказывается, Калхант уже говорит. Приветствует богоравного лже-старца, желает Трое мира и процветания, правителю здоровья и наследников побольше (куда ж ему еще больше-то?!)... Закончил. Пора и мне слово сказать. Разливаюсь соловьем. Краем глаза замечаю: наши дары несут. Приам степенно кивает, прилагая немало усилий, чтобы после каждого кивка вернуть голову в первоначальное положение.
Умолкаю; жду ответной речи.
