– ...дитя из пророчества? На месте Глубокоуважаемых, и в особенности на месте их владыки (умирающему простительна ересь!), я бы все же опасался этого мальчика. Не ища встречи и посылая по его душу кого-нибудь другого... например, тебя.
Если мумия способна выглядеть счастливой, то дядя Алким был счастлив.
– Значит, они хотят просто избавиться от угрозы? Принести в жертву? Но почему именно под Троей?!
– Ты слишком многого от меня требуешь, Одиссей. Я не пророк и не ясновидец; я старый, больной человек. Я сплю и вижу дивный сон. О маленьком Лигероне – стань он сыном божества, быть ему сокрушителем Олимпа, губителем родичей. Но Не-Вскормленный-Грудью – сын полубога-героя. Кого станет сокрушать он, дай ему волю?!
– Ему два года, дядя Алким! Даже меньше двух! А война вот-вот...
Алким отвернулся, сощурился на солнце, глубже спрятавшееся в сизую пелену. Глаза его медленно гасли, но там, в глубине, продолжали мерцать отсветы огня. Быть может, того огня, что на глазах иссушал, сжигал дамата изнутри... и нет под рукой амброзии: омыть умирающего на рассвете. Дрогнул, раскрылся провал рта:
– Тебе не доводилось видеть, как моряки растят 'крысиного волка'?
'Доводилось,' – угрюмо кивнул рыжий. Не единожды. В бочку запирали дюжину крыс-самцов; спустя некоторое время извлекали единственного: выжившего крысоеда. Его держали в клетке, кормя только живыми сородичами, и наконец подпускали в трюм корабля. Вскоре 'крысиный волк' принимался за дело...
– Спасибо тебе, мой Алким, – Одиссей не заметил, что назвал дамата так, как всегда звал своего советника Лаэрт. – Нам с тобой приснилось больше, чем я надеялся. Я исполню волю Глубокоуважаемых. Я вытащу Лигерона из норы... но я буду очень внимателен к этому ребенку. Очень.
– Я сплю, мой басилей. Я не слышу тебя. И мне снится город Эфир, снится один хороший человек, большой знаток в составлении ядов. Если ты собрался воевать, как воюют люди...
– Да, мой Алким. Как люди. Спасибо еще раз.
– Ну что ж, прощай, мой басилей. Я знаю, тебе надо спешить. Мне – тоже. Скоро я не проснусь вовсе. Внутри бедного Алкима поселился злобный, усатый рак, и клешня его вот-вот перекусит нить моей жизни. Но теперь мне не обидно умирать. Знаешь, я всю жизнь мечтал поучаствовать хотя бы в одной войне... Лицом к лицу!
Немой вопрос отразился на лице Одиссея, уже поднявшегося, чтобы идти.
– Я все-таки принял участие в войне. В Троянской войне. Прямо сейчас. Ведь для этого совсем не обязательно надевать шлем и размахивать копьем, выкрикивая всякие глупости...
Я никогда не забуду твой урок, мой Алким.
Последний урок.
Прежде чем отплыть на встречу с Диомедом, Одиссей сделал малый крюк. Причалив в эфирской гавани, сказал Илу Мермериду, больше известному среди 'пенного братства' как Ил-Гадюка:
– Мне нужен яд.
– Для друзей? для врагов? для тайны? – ласково осведомился Гадюка: горбун с длинными, паучьими руками и лицом редкой красоты.
– Для стрел. Что-нибудь вроде Лернейской отравы.
На лице Гадюки появилась мечтательная улыбка:
– О, у моего господина хороший вкус!.. Медок Лерны! молочко Ехидны! Горгонская слизь! это, знаете ли... – губы эфирца стянулись шрамом. – Но для этого господину нужно всего лишь убить гидру.
– Мне некогда выслушивать твой бред. Да или нет?
– Увы, – паучьи руки разошлись в стороны. – У меня нет яда для стрел. А зелья, подобного Лернейскому, вообще нет на земле. Но у меня есть совет. Мой господин знаком с Анхиалом-тафийцем? это рядом, в Акарнании...
– Нет.
– Тогда попрошу моего господина обождать. Я напишу табличку...
Когда Одиссей уходил, он вдруг увидел: Гадюка вовсе не горбат. Просто так держит спину; иногда. Самого Одиссея тоже многие считали хромым. А Анхиал-тафиец из Акарнании оказался милейшим собеседником и гостеприимным хозяином, ради гостя готовым на все. Особенно ради гостя, способного оказать многие услуги веслолюбивым тафийцам.
Хороший человек, как сказали бы Лаэрт-Садовник и его дамат.
...Больше всего я боялся, что лук Аполлона воспротивится отравленным стрелам – нет, принял, как родных.
Дядя Алким, твой ученик хорошо подготовился к ответу?
– Мне тебя что, папашей теперь называть? – хмуро осведомился Диомед вместо приветствия.
Я не ответил.
