– Собачка!
Остановилось. Замерло. Стихло все.
– Ой, какая лохматая...
Звякнула бронза о гальку. Упала. Да еще кто-то из гетайров, не успев остановить удар, наотмашь полоснул мальчишку мечом по спине. Одиссей хорошо видел: лезвие взрезало податливую плоть, словно тугую кожицу граната – и рана закрылась за клинком, как если бы гетайр рубил не тело, а воду.
Эта вода смыкалась с еле заметным опозданием.
– Ты чего? – обернулся через плечо мальчишка. – Я уже не играю... – обида, мелькнув в голосе, сразу исчезла, едва Лигерон вновь повернулся к ошалелому псу. – Собачка!.. хорошая... ты не кусаешься?
Одиссей сам не заметил, как оказался рядом.
– Не кусается. Аргус добрый. Дай ему ладошку – пусть обнюхает.
– Зачем?
– Он так знакомится.
А пальцы тем временем клещами вцепились в загривок пса: только цапни мне! попробуй только!
– Большой какой... страшно!..
– Не бойся...
И охнул от изумления: Аргус потянулся вперед, обнюхал протянутую ладонь, всю в чужой крови, и вдруг – лизнул!
– Ты ему понравился, Лигерон.
Незримый скульптор подкрался из-за плеча: удивленно округлились глаза, снова детские, девичьи, припухшие... задрался нос, раньше прямой, на губах проступила робкая улыбка... тело, лишенное одежды, становилось заметно более щуплым, угловатым...
Вопросы посыпались градом:
– А откуда ты знаешь, как меня зовут? А как тебя зовут? А мне его погладить можно? А...
– Твое имя мне назвал Патрокл. А меня зовут Одиссей. Можешь его погла...
Лигерон не дослушал: руками, лицом, всем телом зарылся в густую шерсть Аргуса – пес, как ни странно, терпел.
– Лохматик!.. здорово!.. Так ты – дядя Одиссей?! Самый хитрый?! Мне про тебя тоже Патрокл рассказывал...
Хвала богам – он ни на чем долго не задерживался!
– Да, я очень хитрый дядя Одиссей. А это очень грозный дядя Диомед, – очень грозный дядя, опершись на копье, ошарашенно глядел, как мальчишка играет с собакой.
– Правда?! Радуйся, дядя Диомед! А здорово у нас вышло! отличная игра! Давайте еще поиграем?..
Диомеда передернуло.
Боги! игра... Всего лишь игра. Эй, Глубокоуважаемые! – вы хотели, чтобы Лигерон пошел под Трою доброй волей?
– Конечно, малыш! Только давай – позже. Поехали с нами, мы отвезем тебя на большую-большую игру. И играть будем много дней.
– Ух ты! – когда глаза Не-Вскормленного-Грудью полыхнули в ответ, Диомед невольно подался назад, крепче ухватив копье. К счастью, сын Пелея этого не заметил. – Честное слово?!
– Честное.
– А можно... можно, я теперь за тебя буду, дядя Одиссей? Ты же сам сказал: рыжие друг дружке – подмога!
– Можно. И дядя Диомед за нас будет.
– Здорово! А когда поедем? Прямо сейчас?
– Ну, не прямо... После обеда.
Лигерон радостно завопил и прошелся по пляжу колесом, умело огибая окровавленные трупы. Вновь вскочив на ноги, оказался лицом к лицу с Патроклом. Дядька-пестун, или кем он тут был, наготу прикрыть не удосужился, а ставший ненужным щит и вовсе подбирать не стал. Все мужское достоинство Патрокла было выставлено на всеобщее обозрение. Я заметил: гетайры одобряют. Завистливо цокают языками. Навалился озноб; по хребту забегали мурашки. Скульптор-невидимка, что ты творишь? останови, отдерни резец! Мальчишка (...мальчишка?!) снова начал меняться: мягкая плавность форм, остаточная угловатость подростка, но черты лица пронизывает чувственность, влажно блеснули карие глаза, грудь заострилась сосками...
– Патрокл... – рука Лигерона ласково опустилась на бедро опекуна. – Я уезжаю на игру... Мы поплывем вместе?
В голосе Не-Вскормленного-Грудью прорезалась тревога.
Напомнив мне вопросы моей жены.
– Конечно, – поспешил успокоить его Патрокл.
