слушаться Одиссея, только все хорошее когда-нибудь заканчивается. Весенний Эвр надул щеки, дохнул, согревая землю, – значит, скоро рыжему предстояло отправляться в горы, на летние пастбища. Впервые Одиссей не радовался свободе: лук с собой втихаря не возьмешь! А жизнь без лука (эти слова теперь сами цеплялись друг за друга!) не мыслилась.
– ...Ты чего нос повесил?
– На пастбища еду. Послезавтра.
– Здорово!
– Ага, здорово... а лук?!
– Эх ты! – расхохотался Телемах, беззаботно махнув рукой. – Пошли в сад!
– Погоди. Сначала в кладовку...
– Успеется. Пошли, покажу чего-то.
'Интересно, что он мне собрался показать в папином саду, чего я сам не видел?' – недоумевал Одиссей, топая по тропинке вслед за приятелем. Рядом трусил Аргус, из всех Одиссеевых дружков Телемаха выделявший особо – в смысле, иногда разрешал кучерявому себя погладить, чего не дозволялось даже спасителю-Эвмею.
На знакомом месте у стены Одиссей остановился, и они с Аргусом вопросительно воззрились на Телемаха: 'Ну, зачем привел?'
– Тебе не надо брать с собой лук. Потому что ты его не оставляешь, – без обиняков заявил кучерявый.
И вновь сыну Лаэрта почудилось: есть, есть в лице Далеко Разящего некая странность! Капелька малозаметной дичи! ускользающая тень! Но, отступив назад, рыжий споткнулся о бесформенный камень – треклятый валун являлся всегда следом за Телемахом, прячась в траве или пене прибоя! – охнул, моргнул, и наваждение прошло.
– Не оставляю? фигушки! Говорил же: надо в кладовку заглянуть... теперь обратно топать!..
– Зачем топать?! Просто – возьми!
– На солнышке перегрелся? – с участием поинтересовался Одиссей.
– Дурак! дурак!! – рассердился Телемах. – Я тебе врал когда-нибудь?! Кто тебе показал, как лук натягивать?! Кто тебе...
– Ну, не врал, – угрюмо буркнул Одиссей. – Ну, показал.
– Вот и не нукай! Делай, что велено. Бери! Ты уже в кладовке!
– Сам не нукай! – огрызнулся сын Лаэрта. Зажмурился изо всех сил, представляя себя в темной кладовке; протянул руку, изумляясь собственному безрассудству...
– Тетиву! тетиву достал! – завопил Телемах, прыгая от восторга. – Давай еще раз!
Глаза открылись сами.
Действительно, из плотно сжатого кулачка свисала знакомая тетива.
Обалдев от внезапной удачи, Одиссей попробовал еще раз; однако пальцы – скользнув по костяной накладке! – поймали пустоту.
– Ты кулак так сильно не сжимай, – посоветовал Далеко Разящий, перестав гарцевать козлом. – Не тряпку выкручиваешь. Он же к тебе в кулак не пролезет, лук-то...
А потом Одиссей долго стоял с вожделенным луком в руке. Стоял, молчал. Смотрел в землю. Только казалось: не в землю мальчишка смотрит. На приятеля; на Далеко Разящего. В упор.
И Далеко Разящий понял: отмолчаться не удастся.
– Чей это лук? – Телемах, как всегда, сразу взял быка за рога.
– Мой.
– А до тебя?
– Дедушкин. Мне его дедушка Автолик завещал!
– Правильно. А у дедушки твоего он откуда взялся?
– У дедушки? Дядя Алким говорил, дедушке его Ифит-Ойхаллиец подарил! За добрые дела, наверное...
– Наверное, – согласился Телемах. – А у Ифита лук откуда взялся?
– Ну... от его дедушки?
– От отца. От Эврита-Лучника, басилея Ойхаллии.
– Точно! Ух ты! – это же Эврит-зазнайка, которого сам Аполлон за гордыню застрелил! И правильно сделал, нечего себя с богом равнять!..
– Нечего, – кивнул Телемах, двусмысленно поджав губы. – Аполлон правильно сделал: сперва научил Эврита из лука стрелять, потом застрелил. А подарок свой забрать забыл.
– Какой подарок?
