Человек Номоса

Зачем?!

'Мы ведь скоро станем родичами! считай, братьями!..'

– Говорят, у твоего деда Автолика долго не было сыновей, – буркнул невпопад Старик. – Антиклея, твоя мама, родилась первой. Поэтому ее имя – 'Не-милая' – плод отцовского раздражения. Если бы сыновья так и не появились на свет, владеть бы зятю-Лаэрту, помимо родной Итаки, угодьями тестя близ Парнаса...

Мне было холодно.

Мне было скучно.

– Став зятем Лаэрта, Паламед получает право наследования в случае гибели прямого наследника. Или невозможности того вступить в права.

Кто это сказал?

Я?!

...сестер не помню. Почти. Они всегда существовали как бы отдельно от меня: и в детстве, и после, когда разъехались вслед за мужьями на Самос, Закинф, Эвбею... Я знал, что у меня есть сестры, как знают, что есть камень у дороги. Ну, есть. Пускай.

Сейчас я жалею об этом.

– Зачем Паламеду право наследования басилейства на Итаке? – спросил Одиссей, глядя в небо.

– Итака? при чем здесь Итака? – прозвучал ответ.

Нет, не ответ.

Вопрос.

– Знаешь, – помолчав, добавил Старик, – больше четверти века тому назад приключилась одна история. Некий молодой человек решил подзаработать. Собрав компанию себе подобных, он снарядил судно – пятидесятивесельную пентеконтеру, способную кроме гребцов-воинов, принять на борт до сотни быков! – и принялся шастать у побережья, зажигая ложные маяки. Многие купцы и мореходы, обманувшись, шли в западню и расшибались о камни. Выживших добивали; уцелевшее имущество делили по справедливости – львиную долю отдавали предприимчивому молодому человеку. Лет за шесть-семь много поднакопилось... Кое-кто знал о шалостях с маяками, но доказать не удалось.

Одиссей смотрел в небо.

– Судно молодого человека называлось 'Стрела Эглета'. Символично, однако...

– Это не может быть тот же самый корабль, – сказал рыжий. – Прошло слишком много времени.

– Много, – согласился Старик. – Не может.

* * *

Глубокой ночью Одиссей подкрался к шалашу, где обитала няня. Вольно или невольно подражая Старику, присел на корточки – неподалеку, чуть-чуть не дойдя до сложенного из веток жилища. По правую руку, ближе к кустам маквиса, горел поздний костер: там клевал носом кто-то из пастухов. Отсюда не различить, кто именно.

Думалось о странном.

Живя на пастбищах, вместе со всеми, Эвриклея умудрялась всегда выглядеть опрятной, казалось, не прилагая к этому никаких усилий. Чистая одежда, складка к складочке, пояс под грудью заранее выглажен разогретым камнем, волосы аккуратно уложены вечной раковиной, прядь к пряди; сандалиям сносу нет, хотя камни под ногами у всех одинаковы...

Глупые мысли.

Совсем глупые.

Или он, рыжий Одиссей, мечтая о далеких палестрах с гимнасиями, просто раньше плохо понимал, чему следует учиться, а чему нет?

– Не спится, маленький хозяин?

Вопрос раздался из недр шалаша: спокойно и буднично, как если бы няня ожидала позднего явления воспитанника.

И от этой обыденности вдруг выплеснулось:

– Няня... если Паламеда призвал его отец – значит, завтра будет свадьба?

– Нет, маленький хозяин. Завтра будет помолвка. Обряды в честь Гименея и Геры. Состязания; подарки. Пышная трапеза. И все. А свадьбу сыграют на Эвбее, родине жениха. Или, может, в Аргосе: ведь Паламед – аргосский проксен, там у него много влиятельных друзей. Им наверняка придется по душе брак сына Навплия и дочери Лаэрта...

И мой Старик – моя тень! мой вопрос без ответа! – тихо усмехнулся за спиной сказанному няней Эвриклеей, рабыней, похожей на богиню, если боги могут стоить на рынке цену двадцати быков.

– Няня... с утра я пойду домой, на помолвку. Я должен! должен! Но Паламед... его отец, басилей Навплий... их люди... Они такие чистенькие! ухоженные! у них дорогая одежда и украшения!

– Ты завидуешь, маленький хозяин?

Честность за честность.

– Да. Завидую. Они словно из другой жизни. Но дело в ином. Думаю, сын хозяина дома должен появиться в день помолвки своей сестры так, чтобы все сразу его заметили. Мне очень надо, няня... я чувствую: надо! – но объяснить не могу. Выходит, есть всего два способа. Первый я уже израсходовал.

– Ввалившись на пристань в драных сандалиях, грязном хитоне и по уши измазанный в смоле? – тихий