В гавани стояло еще два корабля. Двадцативесельная эйкосора под иссиня-черными парусами – отличительным знаком Сидона; и торговое судно из Тиринфа.
Два вопроса, ждущих прихода ответов – своих убийц.
...Сюда мне возвращаться проще: крики чаек, людской гомон временами перекрывает глухой плеск и хлюпанье воды под причалом, соленый ветер хватает за грудки, портовым забулдыгой глядит в лицо, дыша перегаром смолы, моря, гниющих водорослей, подгорелой баранины... И вместе с воплями людей, вместе с гвалтом чаек в мои уши вновь врывается знакомый треск скорлупы.
Треск
Птенец не может вечно оставаться в яйце. Рано или поздно приходится раздвинуть границы своего мира... Нет, иначе. Ведь птенец, покидая яйцо, разрушает его раз и навсегда. Я же хотел выйти за пределы своего Мироздания, не разрушив, а расширив его рубежи. Увидеть и понять: мир не ограничивается затерянным в море клочком каменистой суши, который зовется Итакой.
Я хотел быть
Крыльям пришла пора окрепнуть.
Иначе сейчас я бы не смог повторить с твердой уверенностью:
– Я вернусь!
К вечеру точно выяснилось: в Калидон попутчиков нет. Значит, оставалось плыть самому, на лодке. Опасно? Да. Ну и что?
Одиссей, сын Лаэрта, твердо решил идти в эпигоны.
Домой вернулся уже затемно. Впрочем, отлучка тревоги не вызвала: мало ли, куда мог на полдня отлучиться взрослый парень четырнадцати лет? А хоть бы и по бабам...
С утра выпало заняться сборами; прежде всего – оружие. Нож всегда с собой: черная бронза, рифленая рукоять из кости. Хоть мясо за обедом резать, хоть врагу глотку... Лук можно извлекать из кладовой в любое время, по мере надобности; спасибо Телемаховой науке. Опять же, меньше поклажи. Но таскать стрелы без помощи Далеко Разящего получалось через раз.
Ладно. В Гроте Наяд – на складе, указанном пастухами – сыскался кожаный колчан с двумя дюжинами стрел.
'Прихвати меч! – зудел даймон на плече. – Железный!' Однако Одиссей не по годам здраво рассудил: с такой ценной вещью неприятностей не оберешься. А брать меч поплоше... В итоге остановился на широком листовидном наконечнике для копья. Древко недолго по пути вырезать, да и без древка этой штукой вполне можно орудовать наподобие меча.
Полезная вещь.
Доспехи, имевшиеся на складе в изобилии, не вдохновили. Таскать с собой эдакую тяжесть... У врага отберем. Зато новые сандалии пришлись очень кстати. Ага, и теплый, шитый серебром плащ на меху – чай, не лето на дворе! Кресало, крученый трут; еще цацек всяких в котомку кинем – в случае чего, на еду сменяем...
Кстати, о еде!
Выручила привычка собираться на итакийские пастбища. Сыр, лук-чеснок, лепешки, полоски вяленой козлятины (дольше хранится!); три пригоршни изюма. Бурдюк 'лягушатника' – вина, на две трети разбавленного водой из родника. Морской водицы, поди, хлебни-ка! – не коз пасти плывем, имеем соображение! Пускай всей дороги – дня три от силы! Двое суток морем, дальше берегом полдня...
Еда – не обуза.
На тайные сборы ушел целый день.
Ночь пролетела в грезах о славных деяниях; утро – в поисках подходящей лодки. Как назло, попадалось больше ободранное старье, на котором рыбачить в стадии от берега – и то риск великий, а уж плыть на Большую Землю – верное самоубийство!
Одиссей метался по берегу Безымянной, шипя проклятия: ведь уйдет же Диомед со товарищи! уйдет на Фивы! без него, Одиссея!
Нужная посудина, названная каким-то местным шутником 'Арго', обнаружилась к вечеру, в Ретре. Шутник оказался в придачу грамотеем (или попросил кого), ибо название было криво выведено по- финикийски на носу лодки. Борта еще пахли свежей смолой; рядом нашлась пара весел и припрятанная мачта с двумя парусами – главным гистионом и малым, вспомогательным долоном.
Отправляться в путь на ночь глядя?
...противоречия раздирали душу на сотню маленьких Одиссеев. С одной стороны, драгоценное время уходило водой в песок; и я порывался отплыть немедленно. С другой – здравый смысл подсказывал: отчаливать лучше с рассветом. Дабы к вечеру достичь Эхинадских островов, переночевать в скалах и утром продолжить путь на восток, к Калидону.
Встретить ночь в открытом море не улыбалось.
И еще думалось: славно путешествовать вместе с верным другом. Аргус не в счет – то, что пес увяжется следом, было вне сомнений. Он увяжется, а я возьму; но собака – не человек. Ведь говорил же дядя Алким: 'Герой не должен быть один'! Позвать Ментора? ох, вряд ли рассудительный Алкимов сын согласится на побег! Эврилох? Этот – с радостью... Жаль, обоих еще не постригли во взрослые! А вдруг на войне друзей ранят или убьют? Общий у смертных Арей; иди знай, чем дело обернется! Получится, что я – взрослый! – утащил на войну мальчишек...
Мысль о возможности собственной смерти меня не посещала.
Вот если бы Далеко Разящий объявился! Уж мы бы с ним... Однако Телемах, как назло, обретался в неведомых далях.
– Если нет друга, ищи покровителя, – проворчал за спиной Старик, но я лишь отмахнулся. Какого еще
