Просто надо очень любить своего отца, Лаэрта-Садовника, Лаэрта-Пирата; надо очень любить свой остров – склоны Нейона, Кораксов утес, источник Аретусы, Безымянную бухту и Форкинскую гавань; надо очень, очень любить живущих здесь людей, тех, кто создает и укрепляет твой маленький мир – а значит, ты уже любишь и седину в кудрях незнакомого тебе досель Ламаха-Тритона! любишь скрип досок его корабля, любишь взгляды мореходов, которые верят итакийскому басилею, отдаваясь под его покровительство! – это же так просто! любить, надо очень любить...
Одиссей вздрогнул.
Оказывается, слова явились раньше, чем он осознал их.
– ...верен своей клятве! И да будут благосклонны боги к твоим парусам; а земной покровитель не оставит тебя!
Ухо у кормчего было проколото заранее. Серебряная защелка серьги-капли легко вошла в расступившуюся плоть, со щелчком встав на место.
– Попутного ветра и свежей воды! От имени своего отца, басилея Лаэрта, приветствую тебя, брат мой Ламах. Радуйся!
– Радуйся и ты, мой старший брат, Одиссей, сын богоравного Лаэрта! Клятва крепка. Попутного ветра и свежей воды нам обоим!
Ламах размахнулся и зашвырнул бронзовую статуэтку Старца Форкия далеко в воду. Команда загудела, послышались приветственные кличи. Мореходы знали смысл поступка кормчего: скорее бронза всплывет на поверхность, чем будет нарушена клятва.
Чайка ринулась за добычей, но опоздала.
Круги по воде.
Помню, тогда я широко, с облегчением улыбнулся кекрифалейцам. А в следующий миг увидел входящий в гавань корабль кормчего Фриниха – и знакомый треск на миг заглушил для меня все другие звуки.
Палубный помост качнулся под ногами.
Ко мне приближалась судьба под парусом, украшенным зеленой звездой.
Антистрофа-I
Когда бы не Елена...
– Радуйся, молодой хозяин! А я тебе новость спешу-везу! Всем новостям новость, да!
Годы идут, а Коракс ничуть не меняется. Черней смолы (аж лоснится!), белозубый, все время скалится и без конца повторяет свое любимое 'да'. С новостями он первый: удача у эфиопа такая, что ли?
– Радуйся, Ворон! Давай, выкладывай! Опять кого-то женят?
– Угадал, молодой хозяин, да! В Спарте с берега плюнули, повсюду круги! Дядя Тиндарей, басилей спартанский, Еленку Прекрасную замуж выдает! Твой дружок Диомед как услышал, клич кинул: всем, всем, всем! Кто лежал, садись! кто сидел, вставай! кто стоял, беги! Со мной в Спарту бегом, да! К Еленке свататься!
Коракс игриво подмигнул, сверкнув белками глаз:
– Беги, молодой хозяин! Шибко беги, по морям, по волнам! Может, повезет, на Еленке женишься, да? Я бы сам, да Еленка, говорят, белей первого снега: не люблю!
Уже не палубный помост – причал дрогнул под ногами.
Словно весть о смерти великого Геракла успела обежать Ойкумену (...радуйтесь!!!), чтобы вернуться в чужом обличье.
Ударить плечом в опоры.
– Это сколько же ей лет? Елене-то?! – Одиссей шатнулся, но устоял. Со стороны могло показаться: наследник изрядно пьян. – Если судить по ее братьям... Кастор Тиндарид был учителем Геракла! Выходит, Елене сейчас лет семьдесят?!
– Шестьдесят девять, – спокойно уточнил дамат Алким, стоявший рядом и слушавший весь разговор. – Не возраст для богини.
Ну да, Елена ведь богиня... земная. Так все говорят. И храмы у нее есть, и алтари; и праздники особые. Раньше Одиссей не придавал этому значения.
– Дядя Алким... Она что, взаправду? И до сих пор молодая?
– Сам не видел, – усмешка Алкима напомнила ледяную сосульку: упадет, брызнет осколками. – Судьба миловала. Но, насколько я знаю: да. Впрочем, даже будь она страшнее Грайи-Старухи... Елена – это символ. Символ удачи, процветания. То-то сейчас все в Спарту слетятся. Как мухи... на мед, скажем.
Ворон осклабился, но ржать в присутствии дамата постеснялся.
– Я тоже еду, – решительно заявил Одиссей.
Хромец с удивлением вздернул бровь:
– Зачем? Жениться? – дружок, глупо вмешиваться в дрязги ванактов. Не про нас фиалку растили.
