мудрый, ты умеешь размышлять, предполагать и делать выводы. А я сумасброд. Мне дано лишь слышать, видеть, чувствовать и делать...
Дамат Алким сморгнул. Отвернулся; молчал больше минуты. И вдруг, совершенно неожиданно, кивнул. Одиссей даже глазам своим не поверил:
– Как?.. Ты согласен со мной?!
– Согласен. Во-первых, я не вправе удерживать силой взрослого наследника басилея Лаэрта. А во- вторых...
– Что – во-вторых, дядя Алким?
– Пустяки. Гримасы судьбы. Когда-то, еще до рождения одного рыжего безумца, твой отец вот так же уплывал с Итаки. В бездну опасностей, перед которыми сватовство к Елене выглядит детской забавой. Лаэрт вполне мог остаться дома – никто бы не счел его трусом. Твой дед, тогдашний басилей Аркесий, и мой отец, итакийский дамат, долго уговаривали юношу отказаться от своей затеи. Я хорошо помню; я стоял рядом. Довод сменялся доводом, мудрость – рассудительностью. И вдруг, в какой-то момент, Лаэрт повернулся к своему отцу и просто сказал: 'Понимаешь, папа, я должен ехать. Должен, и все тут!' На этом спор прекратился; вечером Лаэрт отплыл с острова. С того дня я знаю, когда надо замолчать. Это у вас в крови...
Он еще раз моргнул невпопад. Закончил еле слышно:
– Мальчик мой, ты даже представить себе не можешь, как тебе повезло...
Да, дядя Алким. Это у нас в крови.
Только не зови это – везением.
Собирались быстро и деловито. Одиссею казалось: хрустальное колесо времени вертится прямо вокруг него, вынуждая белкой мчаться по ободу – и это ощущение быстро передалось остальным.
Что нужно молодому жениху?
В первую голову, достойный корабль. С этим согласны все, а больше всех – славный кормчий Фриних. Хмыкает: гребцы – звери, парус заштопан, едой-питьем загружены. Хоть сейчас в море.
В голову вторую, чья главная обязанность сохранять лицо: достойное сопровождение. Где друг- Ментор?! сопит над планами Пагасейской верфи?! Отменить! Есть дела поважнее: ноги в руки, умыться- нарядиться, веселья в левый глаз подпустить – и сюда, на пристань. В Спарту едем! Эврилоха даже искать не пришлось: тут как тут, и все понял с полуслова. Раздулся от гордости рыбой-шаром, умчался бороду подстричь. Это дело плевое, благо стричь толком нечего: вон, бежит обратно, красавец. Стриженый. Верному Эвмею и Филойтию с дружками было не впервой преображаться в сопровождающих важной особы. Еще Коракса им для пущей славы выделить: ни у кого в свите, небось, эфиопа нет, многие их вообще выдумкой считают, а у нас – пожалуйста!
– Еленку сватать едем! Уговорим, да?!
Да, эфиопская твоя рожа...
В третью голову, представительскую, нужны достойные дары. Незваный гость, да еще с пустыми руками, хуже этого... ну как его? Ничего подходящего для сравнения не нашлось, но дары нужны все равно. Пришлось слегка выпотрошить тайный склад в Безымянной. Что еще?
Ах да, собственно жених...
На сей раз и железный меч взять можно. И венец златой, басилейский – наследнику положено. Серьга на месте, хитон новый, крепиды на ногах скрипят расчудесно; плащ зимней, серебряной зарей сияет – хорош, спору нет!
– Еленка увидит, чувств лишится, да!
Что да, то да.
Солнце, правда, к закату клонится, но это пустяки. Чай, не на лодке плывем – на корабле. Фриних днем ли, ночью, с закрытыми глазами дорогу найдет: ему каждый риф – брат родной.
Весла на воду!
Помню, только и успел сказать матери: 'Уплываю в Спарту. На сватовство. Я люблю тебя, мама!' А вот что она сказала в ответ – не помню. Не пей много? береги себя? – нет, забылось. Обняла, кажется. А удерживать не пыталась. И не плакала.
По крайней мере, пока я ее видел.
Папа спал. Дышал ртом, храпел. Я постоял над ним, укрыл одеялом. Вылил остатки из кувшина: на пол. Пусть считается божьей долей. 'Х-р-р... х-р-радую-с-с-с...' – бормотнул спящий; заворочался, отвернулся к стене.
Спи, папа.
Зато Аргуса я твердо решил не брать. Отнюдь не потому, что пес загулял в порту: то ли местных сучек собрался облагодетельствовать, то ли просто дрых в тенечке. Свистнул бы – примчался, как миленький, даром что без ушей. Но куда мне на сватовство, в чужой город, где дунь-плюнь – в басилейское чадо угодишь – с собакой?! Засмеют! Своих кобелей хватает; особенно двуногих. Или надумал невесту с собакой загонять?!
Сиди, дружок лохматый, дома.
– Проклятье! – в сердцах воскликнул новоявленный жених, когда корабль уже выходил из Форкинской гавани.
Кормчий с тревогой обернулся к рыжему.
– Жертву принести забыл! К Афине-покровительнице воззвать, – тоном ниже пояснил Одиссей, хмурясь. Кормчий-то не виноват. Кричи, не кричи...
Фриних лишь плечами пожал: в чем загвоздка? Любой корабль имел непременный алтарь на кормовой
